Алексей Кудесин - Возвращение полуночи. Арка 2. Твари в ночи

Топ-топ-топ!

Любимка поймал себя на том, что его ноги подрагивают.

Топ-топ-топ.

Коровы стройными рядами втягивались в деревню через пролом в стене и отходили в сторону. Там они останавливались, но продолжали маршировать на месте. Все это выглядело бы комично, если бы не было страшным.

В конце стада шагал ошалелый пастушок с вытаращенными глазами. Сам он не маршировал, но пребывал в глубочайшем шоке.

А потом в деревню стали входит её жители. Такими же ровными рядами, с побледневшими от ужаса лицами. Они тоже – топ-топ-топ – маршировали, ничем не отличаясь от коров.

Это были мужики и гридни, которые остались делать засеки против бера. Прутик отметил, что женщин и ребят, с которыми шёл он, здесь не было.

Последним в деревню вошёл покрасневший, отдувающийся большак и юноша с дудочкой. Сойка ахнула и подалась назад, скрываясь в одной из разорённых изб.

В тёмном плаще, который сливался с окружающей обстановкой, казалось, что голова и кисти парня плывут над землёй сами собой. Очень красивое одухотворённое лицо дудочника лучилось лихостью и бесшабашным весельем. Большие синие глаза глядели на мир с детской непосредственностью. На голове лихо сидела шляпа с изогнутой, словно капелька, тульёй. В руках паренька была дудочка, пальцы так и мелькали по тёмным дырочкам. Мелодия лилась непрерывная и звонкая, словно горный ручей.

Ноги незнакомца притопывали в такт музыки. Он пробрался между рядами своего коровьего воинства и встал прямо перед мужиками и тягателями. Мелодия неуловимо изменилась, больше в ней не было грохота шагов, зато появилось что-то успокаивающее и давно забытое. Любимка моргнул, на миг показалось, что хочет спать. Провёл рукой по лицу и словно убрал упавшую на глаза паутинку.

Мужики и гридни, не таясь, зевали. Войт и вовсе улёгся на землю и захрапел. Даже красное потное лицо большака разгладилось, обрюзгшие веки медленно закрывались.

Паренёк хитро подмигнул и оборвал мелодию. Большак вздрогнул и вытаращил по-старчески блеклые глаза.

– А?! Что?! – взгляд его сфокусировался на дудочнике. Борода затряслась от ярости. – Ты кто таков?! Чаво тут устроил?!

Любимка про себя удивился, как это дед забыл, что пару мгновений назад был в полной власти этого типа. А теперь возомнил, что может его наказать, как нашкодившего мальчишку.

– Кремень, Корчага, Куница – ну-ка поучите этого уму разуму, – повелительно рявкнул дед.

Три мужика двинулись к парню с дудкой. Вели себя так, словно не было ни одержимого бера, ни волшебной музыки – они спокойно сидели у себя в деревне, а к ним забрёл дурной парняга и принялся безобразить. Любимка вспомнил страшную силу Вия и остановившиеся лица жителей Москвы. Неужели музыка дударя действует подобным образом?

Любимка поглядел на друзей: Наум стоял, тараща глаза, Настенька комкала свой опустевший мешок. А где Сойка? Синеволосой девицы нигде не видно.

За пределами деревни продолжали беззвучно мелькать сотни крыльев. Птицы кружили вдоль стены, не пересекая невидимую черту и не отлетая далеко. Большак с сыновьями будто не замечали их вовсе. Мужики подошли к дударю вплотную.

– Что? – тот приподнял брови. Любимка вздрогнул – теперь в улыбке дударя сквозила жестокость, а не веселье. – Всякий старикашка будет мне указывать, что делать? Накажу!

Он поднял дудочку. К нему тянулись три мужика. Все кряжистые, мускулистые. На их фоне дударь выглядел мальчишкой, но ни капли страха не появилось в его глазах. Даже беспокойства не было. Он хитро улыбнулся, будто придумал какую-то шалость. Дудочка коснулась губ, все вдруг заполнила плясовая – воздушная и лёгкая. Парень прыгал в такт песне, кружился по вытоптанному пространству у ворот, словно несомый ветром листик. Несмотря на это, мелодия лилась ровная и мощная, словно у него в груди стояли непрерывные кузнечные меха, которые качали воздух, ни на мгновение не прерываясь.

Любимка не успел удивиться, как мужики остановились. У одного дёрнулись плечи, потом ноги, второй вдруг гикнул и закружился, копируя движения юноши. Третий пошёл вприсядку, каждый раз крякая. Следом за мужиками в пляс пустились и все окружающие. Любимка недоуменно таращился на жителей деревни – сна не было ни в одном глазу: кто приплясывал, стоя на месте, кто пустился по кругу, лица сияли весельем, глаза горели, зубы сияли в свете полуденного солнца. Даже большак – степенный и суровый, вдруг бросил палку и начал наяривать. Старые кости хрустели, но он не переставал выдавать коленца.