Анджей Сапковский - Бестиарий. Создания света, мрака, полумрака и тьмы

Сиреной, правда, пресноводной, была Лорелея. Сидя на скале над Рейном – правый берег у Сант-Горсхаузена, на полпути между Майнцем и Кобленцем, забавлялась тем, что, напевая и расчесывая златые волосы, отвлекала внимание моряков, корабли которых и лодки разбивались на острых порогах, а сами они тонули.

Тем, кого удивит сопоставление вышеприведенных убийственных чудовищ, восседающих в окружении обглоданных мослов и разбивающих лодки, с «маленькой Сиренкой» (у нас, в России – «Русалочкой». – Е. Вайсброт ) Андерсена, поясню, что виною тому убогая польская номенклатура. В польском языке сиренами принято называть также морских нимф, женщин с рыбьим хвостом, в отличие от классических греческих (Гомеровских) сирен отнюдь не кровожадных. Mermaids либо Meerjungfraum (в оригинале у Андерсена – den lille Havfrue) – милых и симпатичных девушек с длинными волосами и красивыми бюстами в принципе следовало бы называть не сиренами, а морскими русалками или водными девами. Так поступают чехи, у которых они – morske vily.

Именно такие морские вилы, русалки и сиренки (не сирены) выступают в роли героинь многочисленных легенд, в которых (с менее трагическим результатом, нежели у Андерсена) сбрасывают рыбьи хвосты и становятся женами моряков либо рыбаков. Подобное супружество, правда, бывает непрочным и заканчивается дурно. Как и в сказании о Мелузине [53], связи людей с сиренками губят зависть, темнота и ксенофобия окружающих. Сказки эти, как легко убедиться, осмотревшись вокруг, ничуть не потеряли своей актуальности.

Известны сиренки и в других мифологиях: Атаргатис, женщину-рыбу, почитали наряду с Дагоном финикийцы из Аскалона как богиню плодородия. В нордических легендах бытует Масгугер с длинными волосами и большими грудями. Много общего с сиренкой также у шелок, встречающихся от Бретани до Фарерских островов и Исландии.

Разновидность кровожадного славянского упыря.

«Внезапно решившись, Витослав Стшегоня, прозванный Голованом, оборачивается к братьям Збылюту и Инбраму:

– Сейчас я позову ее! Опустите забрала! Не смотреть!

Он задирает голову к нему и голосом, полным нескрываемого ужаса, трижды кричит:

– Стрыга! Стрыга! Стрыга!

И она прилетела… Со свистом рассекая воздух, посреди азиатской пустыни явилось славянское чудовище, упыриха. Двойной ряд зубов на мертвом лице, пальцы с загнутыми когтями, холщовый саван, голый череп… Вот она села на шею язычника, с легкостью перекусила сталь, впилась зубами в тело… За первым последовал второй, третий, четвертый…» [54]

У славянской упырихи совсем неславянская этимология. Начало идет от латинской «striga» – старая колдунья, ведьма (отсюда теперешнее итальянское «strega» – колдунья), по-гречески «strix» – сова, потому что стрыга, как и сова, обожала ночь. А вот мужской вариант стрыги – стрыгонь, – по Брюкнеру, чисто славянское изобретение.

В зависимости от демонологической версии стрыга либо разрывала и пожирала свои жертвы, либо высасывала из них кровь (со смертельным для жертвы исходом или же нет). Стрыгами становились седьмой ребенок, дети, умершие без крещения, дети, зачатые во грехе, особенно инцесте, а также дети атеистов. Ну и сами атеисты. Особенно такие, через трупы которых перепрыгнула кошка.

Чудовище-людоед с головой женщины, телом и конечностями льва, а для полного комплекта – орлиными крыльями и хвостом змеи. Этимология: на греческом «sfingein» значит «держать». Больше других известен легендарный сфинкс, объявившийся неподалеку от Фив в Беотии, куда прибыл аж из Эфиопии, вроде бы «по делу» богини Геры, которая за что-то разобиделась на фиванцев и отомстила им, прислав чудовище. Лежа в небрежной кошачьей позе на придорожной скале, сфинкс задавал проходящим мимо загадки и шарады: тех, кто сумел их разгадать, пропускал, не сумевших блеснуть интеллектом – убивал и пожирал. Наконец он придумал такую загадку, которую отгадать не мог никто, в результате вокруг сфинкса нагромоздилась куча несъеденных жертв, а сфинкс стал истинной напастью округи. Что, надо сказать, немного удивляет, ведь загадка-то не была такой уж трудной: «Кто, – вопрошал сфинкс, – утром ходит на четырех ногах, в полдень на двух, а вечером на трех?» Эдип, прибывший в Фивы из Коринфа, запросто догадался, что речь идет о человеке, в детстве ползающем, в зрелые годы ходящем на двух ногах, а в старости опирающемся на палку. Услышав ответ Эдипа, сфинкс бросился в пропасть, не иначе как разозлившись на собственную неизобретательность и тупость.