Юрий Zhukovsky - Дикосимия. Том второй

Что же насчёт Блеза – кажется, я его уже описывал, но опишу ещё раз. У него была широкая т высокая беспорядочная причёска с мнимыми бакенбардами, которые переходили в брутальную щетину. У него был взгляд тигра, так как глаза и брови брались в угол. Нос прямой с маленьким шрамом. И насчёт его клыков: я не просто так говорил, что он рычал своими острыми костями – зубы у него были по необычному острые. Настоящий хищник. Меня волновало только одно – всё его тело было в бинтах: руки, торс и, наверное, ноги, и, поверьте, они скрывали настоящие шрамы. Я волновался за моего друга – какие же ненастья настигают его?

Со второго этажа спустилась Алия в шортах и длинной голубой футболке, которую она надела ещё в кафе. Сев за стол, эта тройка начала обсуждать дела насущные, Блез был душой компании.

– На самом деле, только мне не выдали травматическое оружие, – с иронией рассказывала Клэйт – ходят слухи, что это по причине того, что дословно «коза отпущения начнёт лягаться»

– А жаль, – печально выразился адский пёс – если бы выдали, я б не был сейма мумией.

– В каком плане?

Алия поинтересовалась скорее не от любопытства, а от искренне переживания. За это я любил её ещё сильнее – её сердце сложно было налить неблагородной ложью.

– Так снарягу нашей защитницы использую я, – конечно, без улыбки это слова прозвучать не могли.

– Неужели ты используешь снаряжение полиции, – решила уточнить Алия – а как же Клэйт? Чем ей приходится пользоваться?

– А нашу пташку держат в штатской клетке, – метафорически объяснял Блез – ей серьёзных дел не дают, заставляют бумажки подписывать. Ну и платят за это меньше, суки.

Да, по-другому выразиться нельзя было. Пускай я стоял спиной к этой беседе, я мог видеть лицо пса в этот момент. Хотя от здешних мразей в погонах можно ожидать чего угодно – неудивительно, что хороших и праведных они держат на поводке. Тем не менее, я поставил четыре чашки на стол и подал кашу, наконец сев за стол.

Кухня была угловой: плита, вытяжка, раковина, духовка, пара полок и стиральная машина. Нельзя было сказать, что семья Кайван жила бедно. Сама гостиница не была особо выделяющимся местом: бардовый диван-кровать, длинный стол человек на восемь, телевизор, пара картин, светильник, люстра с пятью как их там и т.д., и т.п.

Несмотря на отвращение, Блез первым принялся за еду, Алия и Клэйт тоже начали кушать с пристрастием. Наконец, и я принялся опустошать тарелку, но аппетит скрывала одна мысль, которую я долго хотел высказать.

– Простите что спрашиваю это именно сейчас, но почему вы приютили нас? Почему вы так добры?

Мой вопрос будто остановил время. Будто эхом в тишине он летел от комнаты в комнату, улетая и возвращаясь. Все члены застолья взглянули на меня, а затем на Блеза. Я ожидал, что сейчас я поплачусь за свои слова как-то серьёзно. Однако.

– От тебя, Дан, я ждал именно такого вопроса, – таинственно зачинал Блез – ну что же, ответ прост. Мы с моей женой видим в вас уникальных людей, которые контрастируют со всем обществом этого отребья. Тогда, в парке, ты стоял как вкопанный, злился, скалился, но я увидел в тебе настоящего человека, а не еб*нное ходящее чучело. Никто не останавливается позлиться, все наигрывают эмоции, всем плевать на друг друга, на правильность и мораль. И когда я увидел твоё лицо, Дан-Дан, я понял сразу, что ты человек правды. Что тебе можно доверить жизнь, хоть мы не были знакомы. После твоих рассказов о том, что вам пришлось пережить, я окончательно убедился, что нам по пути. Как и ты, мы с Клэйт пытаемся наводить порядок в этом городе. Если не мы, этот город погрязнет в грязи и алчности, а все его жители захлебнутся в этом говне.

Такой развёрнутый ответ меня взбудоражил, но это был не конец монолога.

– Вы боритесь за справедливость? Так мы тоже! Но хочу я сказать тебе друг мой, что ваши глупые баталии – ребячество. Ты пытаешься обойтись без крови, но я уверен, ты и сам знаешь, что нет ничего чисто белого – иногда ради хорошего нужно совершить много плохого. Иногда одна смерть может спасти тысячи остальных, так что подотри сопельки и хватит держать позицию дохляка – считай, что тебя должны взять под опеку, что перед тобой должны считаться, что ты должен прибегнуть к насилию, чтобы достичь правосудия. И не надо тупой речи про то, что чем же мы будем отличаться от тех людей, что порочат человечество – наша доля выбирать, когда можно обойтись малой кровью, а когда надо замарать руки. Это лицемерно, но лицемерие добра есть антипод зла, – окончание своих слов он говорил с подлинной злостью, но наполненной волнением.