Черан резко упал на землю, вытянув назад руку с растопыренными пальцами, – весь отряд тут же вжался в землю. Сердце отчаянно билось в груди, опытный лазутчик не мог поверить своим глазам, но натренированное годами чутье кричало: «Бежать! Бежать! Не оборачиваясь!» Он едва смог успокоить колотивший его озноб и, как только ветер подул в их сторону, подал команду к немедленному отходу.
Лазутчики двигались осторожно, низко пригнувшись к земле, огибая каждую кочку, глубоко погружая руки в холодную мшистую массу, их зеленые плащи волочились по влажной поверхности пористого лесного покрова.
Только когда некрополь остался далеко позади, Черан разрешил всем подняться. Лесными тенями, бесшумно и стремительно, они двигались от дерева к дереву, следуя друг за другом. Он гнал людей от опасности, подчиняясь почти животному инстинкту, и только через несколько часов решился выйти на тракт.
Когда отряд лазутчиков с севера достиг своей цели, светило уже опускалось за полыхающие огнем вершины Парящих гор, заглянув напоследок в туннель, ведущий в катакомбы пограничного города.
Черан с трудом вспомнил название: Вартияр. Пережитый утром страх только-только отпустил его, но чернота туннеля снова напомнила об увиденном. Вместо того чтобы укрыться в подземельях, он принял решение остановиться на ночь в небольшой дубовой роще неподалеку от города.
Рядом с ним беззвучно приземлился один из крастов: плотная повязка на лице прикрывала уродливые глубокие рубцы на носу и скулах. Краст стянул с носа повязку, шумно вдохнул воздух и уставился на командира.
– Ты видел это? – просипел краст.
– Да, – не сразу ответил Черан, не понимая, что надо безносому.
– Это суггиш. Пока он не напился живой крови, будет только пугать.
Черан собирался с духом, чтобы сказать про руку, тот уже натянул на изуродованное лицо повязку и растворился в сумерках.
– Молись своим богам, что Сул-Ур выбрал не тебя, а одного из тех, чьи кости давно покоятся под землей, – услышал он голос краста уже из темноты.
«Оставался бы ты на своем острове, падаль безносая», – выругался про себя Черан и, устроившись между выступающих из земли кривых корней дуба, натянул на себя накидку.
Дружинник князя пытался отговорить его от похода и намекнул о странных гостях. Тогда Черан и представить себе не мог, что этими гостями окажутся красты – безносое проклятье рода человеческого, отрекшиеся от собственных корней, посвятившие жизнь служению Сул-Уру. И всё ради чего? Ради возможности быть незаметными для несыти? С ним пошли только трое, Черан не знал, куда подевались остальные.
Ночь была темной и теплой. Шелест листвы убаюкивал обострившийся слух Черана, погружая его в смутные видения. Липкая, вязкая дрема постепенно охватила его, но ему казалось, что он чувствует и слышит происходящее вокруг. Как он снова оказался у ворот некрополя? Лазутчик вскинул голову, потом завозился, устраиваясь поудобнее, где-то на полпути из не оставляющего его полузабытья удивившись произошедшей перемене: тяжелые деревянные створки ворот покоятся в массивных кованых петлях, – и провалился в сон. Он видел, как дрогнули ворота, как распахнулись створки, снимаясь с петель, рассыпаясь в пыль, тут же подхваченную ветром. Пыль черным облаком то взмывала вверх, то оседала вниз, то обволакивала его, и вот сотворилось, соткалось нечто, унеслось от Черана вдаль. Нет, навстречу… И вот оно уже почти рядом: желтый череп несет взбесившимся ветром… И уж не ветер ли это: «Чччччеррррран»? Зовет. Тело не слушается. Ветер свистит, колотясь, вырываясь как будто уже изнутри самого Черана. Он почувствовал дикую боль в глазах, схватился руками за голову. Что-то снова обожгло предплечье, полоснуло, словно ножом. Криком вырвал себя из сна и тут же занырнул обратно. Пришлось бежать по старому тракту, подчиняясь насланному кошмару.
Один из дозорных, завидев выдвигающийся из города отряд, долго пытался растормошить командира. Черан очнулся с трудом, замер, вслушиваясь в накрапывающий дождь, не сразу поняв, кто он, где он и что пытается сказать ему дозорный. Когда пришел в себя, отдал приказ укрыться в катакомбах.
Голос из кошмара по-прежнему преследовал его, нестерпимо громкий и пронзительный, болью отдавался в ушах, отражаясь от неровных стен городских подземелий. Предплечье жгло. Он на ходу распахнул рубаху, сдернул рукав и уставился на белесый отпечаток, слегка светившийся на коже. Не заметил, как скривился в ухмылке кравшийся за ним краст, когда он, спохватившись, нервно укутал руку, пряча от посторонних глаз появившуюся на ней метку.
Читать дальше