Кан тяжело вздохнул, и пошёл в село. Увидев его, селяне оживились, и староста прибежал буквально через пару минут, радостно улыбаясь:
– Нашли Неха, ваше магичество? – на стоявшего рядом Афана ни староста, ни другие жители села даже внимания не обращали. При этом пару раз чуть не наступили на домового, но тот ловко, еле уловимыми движениями, уходил с их пути. И у подмастерья аж уши покраснели, когда он понял, почему длиннорукий ему про глупость людскую говорил. Если домовые хотели, то люди их не видели вовсе, и обнаружить тогда надзирающего можно было лишь магическим зрением.
– Ваше магичество? – потряс за руку мага староста, и Кан очнулся, и ответил старосте.
– Неха? Да, пожалуй, что нашёл.
– Убили? – испуганно спросил Кер Лайв.
– Прогнал, – неохотно ответил подмастерье, глядя, какие рожи ему корчит Афан, и как изображает гомерический смех, придерживая длинными ладонями себя за пузико и трясясь, будто от всхлипываний. – Больше сосать у коров не будет.
– А если вернётся? – спросил подоспевший Мерт.
– Не волнуйтесь, не вернётся! – Кану ужасно не хотелось отдавать крестьянам клинок и сапоги. Да и кушать хотелось, потому он принялся самозабвенно врать: – В схватке со мной Нех был сильно ранен…
И тут домовой, отойдя немного от толпы крестьян, устроил целое представление, что-то среднее между пантомимой и обычным кривлянием.
На словах «Нех был сильно ранен» подлец вначале изобразил Кана, размахивающего клинком. Причём из-за длины рук Афан стал похож не на мага, а скорее на орангутанга, стряхивающего с себя блох. А потом домовой начал изображать раненого Неха, упав на землю, схватившись почему-то за причинное место, и вывалив язык наружу.
Селяне, не видевшие в упор длиннорукого пересмешника, не понимали, почему Кан то краснеет, то бледнеет. А подмастерье, всеми силами душивший в себе смех, продолжал:
– И на умирающее магическое существо я наложил заклятие.
Домовой вскочил и стал трясти тазом взад-вперёд, выполняя при этом руками что-то, отдалённо напоминающее магические пасы.
Кан с трудом отвёл глаза от беснующегося негодяя, и закончил:
– И взял с него клятву, что сюда он больше никогда не придёт!
– Так он выживет? – со свистом спросил староста: – А то вдруг он решит отомстить нам?
– Сомневаюсь, что выживет, – покачал головой Кан, наблюдая за домовым. Тот вновь ухватился за причинное место и стал совершать движения, будто запихивал внутрь вывалившиеся кишки, или ещё что похуже.
– А если вдруг? – боязливо спросил Мерт.
– А если вдруг такое и случится, – твёрдо сказал Кан, – То магическая клятва не позволит ему подойти к Медункам ближе, чем на пятьдесят вёрст! Это я вам обещаю!
– Спасибо, ваше магичество, – успокоившись, проговорил староста. – А как вас величать-то? Мы и не спросили совсем. За кого Гуру молитвы возносить?
– Зовут меня Сай Кан.
– Спасибо за всё, господин Кан. Извольте отужинать вместе с нами!
На ужин, устроенный прямо под открытым небом, во дворе старосты, собралась чуть ли не вся деревня. Кер Лайв расхваливал великого и могучего мага Кана, спасшего село от злобного Неха. Афан, пристроившийся тут же, жрал всё подряд, таща со стола то сладкое желе, то мясо, то каши. Уже через полчаса живот его раздулся так, что подмастерье боялся, что ещё чуть, и длиннорукого порвёт. Хотя, это бы освободило мага от необходимости искать кривляке новый дом. А домовой залез в собачью конуру, лёг головой на лохматого пса, внимательно обнюхавшего гостя, и сразу заснул. Сам Кан уснул лишь под утро, после жарких споров со старостой, который оказался прижимистей торговцев-алдеев, часто посещавших Крепость. Кер Лайв согласился уступить Кану клинок за три серебряные монеты. Ещё за две пытался продать сапоги, но тут уже маг упёрся, понимая, что его бессовестно обманывают и собираются вовсе оставить без заработка. Тем более, так или иначе, маг проблему честно решил, освободив село от молочного сосуна. И потому хотя бы два серебряных вполне заслужил. Устав спорить с упёршимся старостой, Кан молча разулся и поставил сапоги рядом со столом, под взглядом вмиг притихших селян.
– Что это вы делаете, господин маг? – немного испуганно спросил староста.
– Возвращаю сапоги, – ответил Кан. – Я думал, что это дар, потому принял их. А покупать за единственные серебряные монеты себе обувь, в моём положении очень уж расточительно. Клинок и так слишком дорого мне обошёлся.
Староста покраснел, обвёл взглядом насупившихся селян и махнул рукой:
Читать дальше