Анна Гаврилова - Кровь на мечах. Нас рассудят боги

– Ладони держать открытыми, – приказал Розмич. – Не шевелиться.

– Младшим дружинникам дóлжно помалкивать, – тут же напомнил Добродей. Словил недобрый взгляд новгородца, но не смутился.

Отряд заметили давным-давно, сложно не увидеть посреди голой степи неподвижных, как древние валуны, всадников. Окружали скорее с интересом, нежели злостью. Добродей заметил изготовленные к стрельбе луки и оголенные клинки. В какой-то миг старшему дружиннику показалось, будто их не люди обтекали, а рой исполинских пчел, ибо разговоры хазаров сильно напоминали жужжание. Наконец слуха коснулась знакомая речь, и, хотя вражеский воин ломал и коверкал слова, вопрос поняли все:

– Кто такий? Что делать наш земля?

– Я – Добродей, старший дружинник князя Осколода Киевского. Это – мои люди. Я пришел поговорить с вашим воеводой.

Вопрошавший затарабанил на своем языке, переводил остальным. Едва закончил, в толпе послышались смешки, перемешанные с раздраженными выкриками.

– Каган Ас-Халиб умер, – хитро протянул воин, сощурив и без того узкие глаза.

– Да. Мой князь погиб. Но это не отменяет…

– Молчать! – пискнул воин.

Масса людей, окружившая отряд, как море одинокую скалу, ожила. Воины дикарского вида расступались, пропуская вперед кого-то важного. Добродей пригляделся – лицо знакомое. Этот не раз побывал в Киеве, да и у самого Осколода.

Следом за вожаком ехал пузатый хазарин, разодетый в дорогие ткани. В щекастой морде Добродей узнал одного из важных купцов, которых не только терпели в Киеве, но и в княжеский терем изредка приглашали.

Хазарский главарь вопросительно глянул на купца, тот расплылся в лягушачьей улыбке, выпятил грудь и каркнул что-то на своем. Вожак ответил грубо, и взгляд купца заскользил по лицам славян. Добродею показалось, осматривает их не как возможных знакомых, а как корзины с рыбой или бочки с брагой.

– Вон тот, – купец ткнул пальцем в самого Добрю, – человек близкий к Осколоду, Ас-Халибу то бишь. Из старших дружинников, кажется. Этот, – палец указал на Цыбулю, – год назад сынишке моему нос разбил, за просто так, в дозоре, видите ли, был, а мой якобы угомониться никак не мог. Эти двое, – купец кивнул на Кавку и Налега, – чаще в корчме сидели, чем в седлах дружинников, почему Осколод позволял? Даже не догадываюсь. А вот тот, широкоплечий… не Осколодов. Он на новгородской лодье приплыл. И тот, который подле него, – тоже. Остальных вижу впервые. Стало быть, тоже новгородцы.

Сердце старшего дружинника ухнуло, как умирающий филин. Душа провалилась в пятки. Хазарин выслушал купца очень внимательно, спросил ледяным голосом:

– Зачем хотеть видеть меня?

Добре пришлось набрать в грудь побольше воздуха:

– Мы идем к вашему беку, или самому Великому кагану, с поклоном и просьбой о справедливости. Сами наказать Олега не можем. А вы можете.

Предводитель наморщил нос, покосился на купца. Тот затараторил по-хазарски, отчего рожа предводителя стала еще гаже.

– Для этого с тобой новгородцы? – рявкнул купец.

– Они действительно ходили под стягом Олега, но теперь поняли…

На лице хазарского купца вспыхнула самодовольная улыбка, глаза стали хитрее лисьих.

– Не лги, куявлянин.

– Я не…

– Врешь, дружинник! Ты очень глуп, если в самом деле надеялся, будто мы поверим твоим россказням.

– В Киеве остались наши люди, – не сдавался Добря, – они откроют ворота крепости…

Купец перевел слова старшего дружинника. Сделал это нарочито громко. Сотня грянула разом. Многие хохотали, запрокинув голову, а один картинно упал с лошади, чем вызвал новую волну общей радости.

– Чтобы сжечь Куяву, хазарам помощь не нужна. Зато Хелгу-Салахби [28], останься вы в городе, ваши мечи могли бы пригодиться.

Он снова обратился к предводителю. Вопрошал с самодовольством, то и дело кивал на Добродея. Хазарин хмурился, отвечал резко, казалось, не говорит, а лает.

– Тебя отпустим, – заявил купец. – Пойдешь к Хелгу, скажешь: хазары готовы отказаться от битвы, если Куява заплатит дань. Но в этот раз возьмем на половину больше! И впредь будем брать столько же. Ежели ваш князь не одумается, Куява обратится в пепел.

– Олег мне не поверит. И Киевом он не дорожит.

– Не поверит? Не дорожит? Тогда пусть с тобой едет один из них, – разодетый хазарин указал на новгородцев. – Который из них ближе к князю?

Ответа купец не ждал, сложив губы трубочкой, хмуро рассматривал воинов.

– Широкоплечий. На пристани он ближе других стоял к Салахби.