Василий Горъ - Меченый

– Ладно, обойдемся без приветствий, – без тени раздражения заявляет глава меллорского [28]братства Пепла [29], потом снимает с пояса кошель, вытряхивает его содержимое на ладонь и принимается складывать монеты друг на друга.

Складывает. Подравнивает получившийся столбик, а потом берет его тремя пальцами и ставит передо мной:

– Здесь десять золотых. Уходи…

Он что, сошел с ума?

Откидываюсь на стену, скрещиваю руки на груди и холодно интересуюсь:

– Ты пытаешься меня купить?

– Зачем? – удивляется мой собеседник. – Того, что ты ищешь, тут больше нет. И не будет, пока ты в городе. Слово [30]! А это… Это мое пожертвование Двуликому.

Душу тут же сковывает лед: слово главы Серых [31]тверже алмаза. Поэтому я снимаю с пояса кошель, развязываю его и ссыпаю в него монеты:

– Я тебя услышал.

Делать в городе больше нечего. Поэтому, доев, выхожу на улицу и неторопливо бреду по направлению к Западным воротам: до заката еще далеко, значит, я могу успеть пройти по тракту не один десяток перестрелов.

Прохожу по Угольному переулку, чуть не теряю сапог в луже на Горшечной, сворачиваю на Глиняную и останавливаюсь: от постоялого двора «Три карася» и до Лобной площади колышется море мокрых людских голов.

Дальнего «берега» не видно – он теряется в сплошной стене дождя.

Поднимаю взгляд к облакам, стираю с лица струйки воды и мысленно вздыхаю – кажется, надо идти в обход. Только вот в такую погоду Поточная превращается в самую настоящую горную речку и сбивает с ног даже коней. Идти через Кожевенную слободу – слишком долго. Выходить из города через другие ворота – это лишний крюк.

Снова смотрю поверх голов, вздыхаю еще раз, поудобнее перехватываю посох и вламываюсь в толпу.

Первые локтей десять я смотрю только вокруг себя, привычно выискивая масленые взгляды и шустрые руки меллорских ловкачей. Потом реагирую на очередной слитный рев толпы и догадываюсь посмотреть на виселицу.

В петлях болтаются три трупа. Четвертый зачем-то снимают. Удивленно приподнимаю бровь: для Божественного Прощения поздновато – он мертв [32]. Да и веревка – цела. Для отправки на кладбище – рано: слишком свеж.

В это время стражники делают шаг назад – и один из повешенных медленно проворачивается вокруг своей оси.

Улавливаю какую-то неправильность, повнимательнее вглядываюсь в его лицо и… равнодушно опускаю взгляд: эта четверка – последняя зарубка на моем Пути.

Опускаю капюшон пониже, протискиваюсь между двумя писцами, пахнущими пергаментом и чернилами, и в этот момент вся толпа подается вперед. И замолкает…

Снова поднимаю взгляд, замечаю два сине-черных пятна, поднимающихся по лестнице, ведущей на помост, и криво усмехаюсь: надо же, монахи пожаловали.

Первым до трупов добирается Глас Вседержителя. И тут же вскидывает над головой символ своего сана – жезл с оголовьем, изображающим солнце:

– Снимите их немедленно!!!

Стражники сглатывают слюну и угрюмо опускают взгляды. Потом один из них решается и отрицательно качает головой:

– Простите, брат Афалий, но мы не имеем права! Мы выполняем приказ его милости капитана Жерома! А это – преступники, виновные в… э-э-э… В общем, перед смертью они снасильничали девицу Селинию, дочь Анвара Чирка из Кузнечной Слободы.

– Что ты несешь, солдат? – шипит монах, потом поворачивается к толпе, поднимает лицо к небу и прижимает десницу к груди: – Прости его, Бог-Отец! Ибо не ведает он истины и упивается ядом своих заблуждений!!!

Стражник стискивает пальцы на древке алебарды и делает шаг вперед:

– Девица Селиния уже опрошена. Есть два свидетеля, которые ви…

Второй монах – Перст Вседержителя – с грохотом бьет о помост своим посохом и ревет на всю площадь:

– Капитана Жерома сюда! Живо!!!

Стражник отшатывается, а братья во Свете, забыв про его существование, поворачиваются к толпе:

– Вчера вечером в Меллор пришел Двуликий…

Говорят монахи красиво: заслушиваюсь даже я. И представляю, как по ночным улицам, заливаемым нескончаемым дождем, рыскает Бог-Отступник. Как он заглядывает в окна домов и вглядывается в лица детей, освещенные свечами и лучинами. Как отшатывается от дверей тех, чьи сердца пылают Светом Вседержителя. И как помечает те, за которыми живут неверующие – те, чьи черные души могут послужить проводником его злой воли.

Рыскает, конечно же, не один: в шаге за ним крадется его верный пес – нелюдь по прозвищу Меченый. И сжимает в потных ладонях иссиня-черный Посох Тьмы.