Мила Коротич - Терракотовые сестры

Другие ифриты приближались. Уже готовая вскочить на уцелевшего верблюда, Колокольчик бросила прощальный взгляд на Кайно.

И тот наконец решился:

– Не женское дело носить оружие, госпожа! Двум женщинам не спастись, когда их преследуют духи огня и банда разбойников. – С этими словами парень отнял меч у чернокожей и засунул его за подаренный сегодня пояс. – Систр больше подходит для ваших рук. Идите за мной. И быстро.

С этими словами он взял под уздцы верблюдов и повел животных в тень финиковой рощи в распадке. Женщины и не думали возражать. Кайно испытал новое и очень приятное чувство: ему подчинялись, за ним следовали. Привыкший сам подчиняться матери, даже если не понимал, что делает, он почувствовал себя мужчиной. Оттягивающий пояс меч усиливал это чувство. Уже понимая, что он делает, особенно старательно Кайно повторил защитные жесты и слова, пряча свою долину от посторонних глаз. Теперь на берегу остались только следы недавней битвы: обгоревшие тела да цепочка верблюжьих следов. Маслянисто-синяя поверхность моря приняла тело ифрита беззвучно и снова была спокойна, даже рябью не подернулась. Но и тут юноша знал, что делать: заклятие ветров мать вложила в него еще с детства, хотя он думал до сегодняшнего дня, что просто напевает песни с материнской родины. Сегодня словно пелена спала с глаз Кайно. Он сотворил волшбу сознательно, чтоб замести следы. Поднявшийся с моря поток душного воздуха ударил им в спину, но тут же улегся. Дева-Колокольчик, казалось, глядела на парня с восхищением, но прятала глаза, как только замечала, что он смотрит на нее.

– Наша госпожа – придворная дама Египта, она отблагодарит тебя за наше спасение, – произнесла старшая из женщин, – наша же благодарность безмерна и бессчетна, как крупинки соли на берегу этого Восточного моря.

Кайно ответил церемонным поклоном, но без слов. А за воздвигнутой преградой невидимости два ифрита, еще более крупных, чем первый, поверженный, носились в ярости от потери добычи. Расшвыривая смертных со своих плеч, они завывали неистово. Но, как понял Кайно, так и не видели, куда пропали беглянки.

Мириам, разумеется, приняла гостей, но была молчаливей, чем обычно. Вежливо слушала, улыбалась комплиментам старшей из женщин, светлокожей Султаны, а та вовсю расхваливала ее стряпню, восхищалась прекрасными пальмами долины и ее хозяйкой.

– Не сочтите за дерзость, почтенная Мириам, но мне трудно предположить, сколько вам лет. Мало кто из придворных дам может похвастать такой цветущей красотой при таком взрослом сыне. И стада ослиц, в молоке которых купаются дамы по примеру моей госпожи, я не вижу в вашем оазисе. В чем ваш секрет? Он превратил бы вас в богатую и знатную, раскрой вы его мне. А я уж позаботилась бы о том, чтоб сделать его доступным только для избранных, а потому желанным для всех дам не только Египта, но и Рима.

Мириам слушала вполуха. Зато наблюдала вполглаза за сыном. Да тут и четверти хватило бы, чтоб заметить изменения. Кайно был здесь, в ярком круге света возле огня, но весь устремлен во тьму ночи. Причину материнский взгляд тоже различил сразу. Маленькая чернокожая нубийка с кипящими смолью глазами и сотней жестких косичек сидела у края навеса. Только благодаря тяжелым золотым подвескам косички свисали в гладкую египетскую прическу. По обычаю ее страны, на девушке была льняная набедренная повязка, чуть выше колен, но чтоб не впасть в немилость хозяйки финиковой рощи, к ужину Кали, так ее звали, вышла, надев еще немного кисеи и очень много длинных ожерелий из самых разных материалов. Золотые пластины и серебряные цепочки смешались на ее груди с коралловыми шариками, нитками ракушек и жемчуга, и даже костяные подвески и бронзовые бубенчики были там. Широким передником они спускались с тонкой девичьей шеи, скрывая маленькие упругие груди и мягкий живот.

Скромно сидела Кали у края света, лишь иногда поднимая глаза то на говорящую Султану, то на Мириам, но никогда на Кайно. И эта женская покорность сводила парня с ума. Если бы она смеялась и пела, танцуя жаркие танцы своей дикой родины, юноша отвел бы глаза и запретил бы себе смотреть на длинные стройные ноги эбонитового цвета. Он ушел бы считать звезды на вершине холма или смотреть на лунную дорожку на морском берегу и справился бы с дразнящим призраком и звенящей плотью, забыв все наутро. Но нубийка сидела и молчала, потупив глаза, и только ее гладкая черная кожа требовала прикосновения в отблесках мирного огня.