Василий Горъ - Игрушка Двуликого

– Я хочу получить заработанные деньги…

– Получишь… Вечером… – презрительно фыркнул Круча, потом посмотрел на меня и взглядом показал на брошенное оружие: – Бери, первач. Теперь он твой…

– За то, что ты тренировался, когда я отлучалась, получишь… Потом… – скользнув ко мне вплотную, тихонечко шепнула Мэй. – А пока расскажи мне о том, кто научил тебя выживать…

Шестой день второй десятины второго травника

То, что Кром думает о своем ниер’ва, я догадалась без всяких слов. И вдруг поняла, что безумно хочу знать все, что можно, о человеке, который делает из мальчишек ТАКИХ мужчин.

Меченый грустно пожал плечами:

– Справедливым, надежным, мудрым…

– А поподробнее?

…Спрашивать, зачем мне это надо, он не стал – почувствовал, что этот вопрос – лишь вершок [20], а корешок – мое желание узнать его, Крома, настолько хорошо, насколько это возможно. Поэтому дождался, пока я перестелю постель и лягу, устроился рядом со мной, зарылся носом в мои волосы и заговорил.

Удивительно, но я явственно видела все, что он рассказывает: его первую встречу с Роландом Кручей и первый лист, показавшийся бесконечным. Выматывающие тренировки, начинающиеся еще до рассвета и заканчивающиеся после заката, и ночные бдения в карауле. Первый дождливый жолтень [21], проведенный на каком-то постоялом дворе неподалеку от границы с Алатом и последовавший за ним бесконечный снежень [22], во время которого он умудрился объездить чуть ли не весь Горгот.

Жить его жизнью было жутковато: там, в прошлом, он смотрел на окружающий мир так, как будто не видел в нем ни одной светлой черты – равнодушно заступал в караул, равнодушно сменялся, равнодушно тратил заработанные деньги на оплату тренировок, постой, еду и одежду. Да, именно в таком порядке: в промежутках между листами он находил мастеров, способных научить его хотя бы одному новому движению, и покупал столько занятий, на сколько хватало денег, ночевал там, где останавливался его десяток, ел для того, чтобы выдерживать нагрузки, а вещи покупал только тогда, когда об этом напоминал Голова. Кстати, о том, что тренироваться можно не у одного Мастера Чекана, а у всех, у кого есть знания, ему подсказал именно Круча. И он же оплатил первую такую тренировку:

– …Собирайся! – в голосе Кручи звенит радость, яркая, как солнце в середине травника. Кром равнодушно оглядывает его с ног до головы и нехотя встает: раз пергамента, в котором отмечаются условия листа, не видать, значит, радость Головы вызвана не заключением нового договора.

– Бери чекан и пошли! – приказывает Роланд и по-дружески тыкает кулаком в плечо.

Кром привычно уворачивается и вопросительно выгибает бровь.

Круча морщится – видимо, еще не привык к тому, что его первач предпочитает молчать. Потом дергает себя за ус и кивает в сторону двери:

– Я договорился с мэтром Орчером, чтобы он на тебя посмотрел. Если ты ему понравишься, то он тебя погоняет десятины три-четыре…

– Зачем? – нехотя спрашивает Меченый.

– Ты – лучший ученик, который у меня когда-либо был… – объясняет Голова. – А мэтр Орчер – один из сильнейших Мастеров Чекана на всем Горготе. И способен дать тебе несравнимо больше меня…

– А лист?

– Пойдешь в следующий. Или через один – тогда, когда Мастер сочтет, что наш с ним договор выполнен…

Кром хмурит брови:

– Это, должно быть, дорого…

– Деньги приходят и уходят… – отмахивается Голова. – А друг, защищающий спину, остается…

Вообще, насколько я поняла, Голова относился к Крому, как к сыну, – учил всему, что знал сам, заставлял привыкать к ответственности и оказывался рядом именно тогда, когда тому требовалась помощь.

…На крыльях носа и лбу стоящего перед Кромом купца – капельки пота. Лицо – багровое, как закатное солнце. На шее – вздувшиеся вены и снующий вверх-вниз кадык. Пальцы правой руки, сжимающие кнутовище, мелко-мелко дрожат, а левая шарит по поясу, раз за разом ощупывая края ремешков, на которых еще недавно болтался кошель.

– Ты проклянешь миг, когда появился на свет! И ту, кто тебя родила…

Кром дергает левый кулак вместе с намотанной на нем косой [23] на себя и вбивает правый в дергающуюся куцую черную бороденку.

Хрустят ломающиеся кости. В глазах купца вспыхивает боль. А через мгновение гаснет. Вместе с сознанием.

– Ты – труп, парень! – шипит дородная баба, стоявшая одесную от чернобородого, тут же набирает в грудь воздуха и начинает верещать на всю рыночную площадь: – Грабят!!! Убивают!!! Стража!!!