Марк Ньютон - Город холодных руин

Человекоящер с кривым мечом стал наседать, рубя им воздух, и Малуму даже пришлось отбиваться, прежде чем он сумел всадить острие своего меча противнику в бок.

Следующий удар сабли наверняка снес бы ему голову, не успей он вовремя увернуться. В скорости, с которой он двигался, было что-то настораживающее, не вполне человеческое. Мускулы Малума играли под кожей, вздувались сухожилия, торс блестел от пота, а он все улыбался.

Бринд не мог понять, что это: игра света или он впрямь видит клыки.

Тварь с палицей встала на обе ноги и захромала к краю ринга; стоило ей повернуть к Малуму спину, как тот мгновенно подскочил сзади, всадил в нее свой меч и распорол вдоль хребта. Когда он был уже готов вынуть меч, полукровка упал и задергался. Второй противник повержен, и снова зал сотряс приветственный клич. Малум повернул назад, к последнему гибриду, явно лучшему борцу из троих.

Он набросился на противника, демонстрируя искусство и уверенность во владении мечом и поражая зрителей артистическими пируэтами, которыми он украшал каждое свое движение. Казалось, он движется в каком-то совершенно ином измерении.

Гибрид получил порез сначала в руку, потом в бок, потом в лицо и уже поникал, точно увядающий цветок, когда Малум погнал его спиной вперед к краю ринга, где тот оступился, налетев на поверженного собрата. Наконец Малум начисто отсек его руку, державшую оружие, а затем вонзил свой мясницкий нож ему в грудь. Секунда-другая, и тело перестало дергаться.

Малум постоял, тяжело дыша, весь залитый кровью ненатуральных оттенков, потом повернулся к ликующей толпе лицом и замер, словно давая понять, что его положение лучшего бойца неколебимо; зрители исходили восторженными воплями и свистом, а он слушал их бесстрастно, будто укоряя за то, что они могли усомниться в его превосходстве. Он даже лизнул кровь, покрывавшую его, точно пробуя ее на вкус.

Кто-то крикнул:

– Ты и ты – следующие, – и из переднего ряда поднялись двое, оба с массивными треугольниками торсов и узкими талиями. Они оглядывали друг друга, словно готовясь сойтись в рукопашной.

– Интересно, – заговорил Лутто, – почему это, какой бы изощренной ни была культура, людям всегда надо доказывать себе и другим, что они крутые, а? Так что, полагаю, вы уже хотите, чтобы я устроил вам встречу, командующий. Как думаете, будет от него прок?

Малум поражал, он завораживал, он был жесток. Умениями он не уступал ни одному из солдат, которых Бринд видел за свою жизнь, а может, и превосходил их. В случае необходимости помощь такого человека могла оказаться неоценимой. Раздумывать было не о чем: он нуждался в любой помощи, какую мог найти.

– Думаю, да, – согласился Бринд. – А если есть еще кто-то, столь же способный и одаренный, как он, я хочу о них знать. Возможно, именно они решат судьбу твоего города – выживет он или превратится в груду развалин.

– Лутто все понимает, – отозвался толстый бейлиф, – и задаст соответствующие вопросы.

– Мой ми-и-и-ленький солда-а-атик, как ангел он хоро-о-ош, – пела Ариетта, непотопляемая примадонна виллиренской сцены, которая, несмотря на свои сорок шесть лет и широченную корму, еще вовсю пользовалась своими чарами. Из-под красной маски бауты, надежно укрывающей его лицо, Малум наблюдал за тем, как женщина скользит по сцене, а ее прелести так и рвутся за пределы облегающего платья из серебристой материи, соблазнительно сверкающей при свете ламп и свечей. Тут гитарист опять взял неверный аккорд, и она наградила его свирепым взглядом.

– Мой сме-е-елый, скажу тебе, что де-е-елать.

Еще одна ночь в клубе «Партизан». Необходимо, чтобы Малума видели здесь именно сейчас. Его присутствие в данном месте – это алиби, которое докажет его непричастность к готовящемуся преступлению.

Необычайный дух солидарности снизошел на город. Слухи о надвигающейся войне росли и множились, и все в Виллирене, у кого были хоть какие-то деньги, единодушно желали просаживать их в клубах. До Малума доходили слухи, что дела Ариетты идут лучше некуда. Закончив номер, она послала ему такую широченную улыбку, что плотная корка макияжа на ее лице едва не пошла трещинами, и только потом под гром оваций и восхищенный свист поклонилась остальной публике. Она прекрасно знала, кто он такой, и остальные, собравшиеся здесь, тоже. Все, кто хотел сделать в этом городе карьеру или даже просто продлить свои дни, должны были знать, кто он такой, и его эта репутация устраивала. Официант как раз собирался поднести ему счет, когда кто-то наклонился и шепнул ему что-то на ухо. «Ах вот это кто», – было написано на лице официанта, когда тот возвращался на свое место в тени за стойкой бара.