Татьяна Сапрыкина - Гедамбола

– С возвращением, дорогая, – пропел ветер – слова вошли мне в одно ухо, обожгли голову изнутри и вышли из другого. – Вон куда тебя занесло! Эти дурни не обижали тебя?

Честно говоря, я так замерзла, что даже из вежливости не смогла бы ответить. Меня била дрожь, студеный воздух забрался повсюду – под платье, в ботинок, за щеки и даже внутрь меня самой. Если дом моего отца – это место, где так же холодно, то большое спасибо. Волки куда приятнее. Хотя у них и нечего есть.

«Ветер в голове – ноги над землей» – вспомнилось мне. Кажется, так говорят о тех, кто много мечтает, да мало делает. Зависая в воздухе, много ли наработаешь? И правда. Посмотрите на меня – беспомощная и замерзшая, руки-ноги болтаются, даже язык обледенел.

Вскоре стала видна лента реки, что красиво изгибалась и петляла между группами деревьев. По ее берегам лес сильно редел. А потом я увидела мост и наконец на холме – невысокий замок из темного старого камня, с единственной небольшой башенкой, похожий скорее на груду камней, чем на жилище.

– Твой отец скоро вернется. Разберется с волками, и делу конец, – прошипел ветер мне в ухо, и я поморщилась – до того это было неприятно и даже больно. – Дикари, мошенники и разбойники!

«Никакие они не мошенники,» – хотела крикнуть я, да закашлялась, даже зубы заломило.

Мы уже спустились так низко, что стало видно, как по верху башню замка опоясывает каменный балкон. Двери в комнату были приоткрыты. Ветер швырнул меня внутрь с такой силой, что стекла зазвенели, а шторы взметнулись под потолок. Я закашлялась – в нос резко пахнуло плесенью и чем-то застарелым. Покатилась по ковру, поднимая пыль, и почти уткнулась носом в камин, едва не расшибив лоб.

Спустя вечность я поднялась на четвереньки. Мои руки и лицо были в саже. Хорошо одно – как только ветер убрался, сразу потеплело. Комната была круглой, с тремя высокими окнами – от пола до потолка, шторы задернуты. Стоял полумрак, только пыль, что я подняла, до сих пор летала в воздухе. Через открытую балконную дверь пробивалось солнце. Ползком я добралась до большой кровати под тяжелым пологом. Лодыжка ныла. Подышала на оледенелые руки. Похоже, сюда уже сто лет как никто не заглядывал – повсюду пыльный налет, какой бывает, когда долго не трогать что-то плотно закрытое. Круглое зеркало на комоде смотрело неприветливо и мрачно. На потолке были нарисованы фигуры людей в длинных, развевающихся одеждах, танцующих в круговую, будто бы они, как и я летели, несомые ветром. Но ветер в их случае был приятным и теплым.

В дверь постучали. Я резко села и вдруг на глаза мне попал ботинок. Мой второй, левый ботинок. Он стоял возле изголовья кровати. Кто-то невидимый зашел в комнату, чиркнул спичкой, и в камине тут же зажегся огонь. Это напугало меня, хотя я была и не прочь согреться. Да что там, я только об этом и метала. Пока я пялилась на огонь и гадала, откуда он взялся, на постели возник поднос с едой, а чуть позже – на ковре – таз с водой, кувшин для умывания и мыло.

Забравшись под покрывало, на еду я набросилась не хуже голодного волка. Вспоминая о худых боках Герогха, я решила, что поем и за волчью стаю заодно тоже – может, им полегчает?

Вдруг за дверью раздался грохот, будто кто-то оступился и упал, что-то заскрипело. С набитым ртом я вытаращила глаза и застыла.

– Жужа! Девочка моя, – послышалось из-за двери.

Громкий топот, шаги. В комнату кто-то ввалился, на этот раз совсем по-другому – властно, поспешно, шумно. Хотя дверь так и осталась закрытой. Кто-то ходил тут, пыхтел, смеялся, но я никого не видела.

– Жужа! – наконец кто-то гаркнул прямо над самой кроватью.

Я вскрикнула. Крошки полетели на покрывало.

Пустота ответила мне озабоченно и осторожно :

– Дочка?

– Эгм, – я наконец решилась откликнуться. – Здесь никого нет. Кого вы ищите? Здесь только я. Но я вас не вижу.

Кто-то у кровати пошоркал ногами, повозился, и снова стало стало очень тихо. Оса поднялась с куска хлеба, намазанного медом, и вылетела через балконную дверь, будто бы не желая слушать чужих разговоров.

– Жужа?

Я почувствовала, как кто-то тяжело опустился на кровать. Запахло, и вполне отчетливо, навозом, сеном и чем-то теплым, вроде волка, только менее хищным и гнилостным.

Тут мне пришло в голову, что я даже не знаю, кто я такая. Откуда взялась? Но ведь это нормально для новорожденной? Это беспокоило меня. Может, волк был слишком занят, или слишком голоден, чтобы меня назвать? Кто такая Жужа? Я? Не я?