Виктор Ночкин - Темные пророчества (сборник)

– Так острог подступы к городу охранял? – догадался Гриньша. – По просеке дорога шла, а на горке здесь острожек был, дорогу держал? А почему ж от просеки в стороне?..

Пока говорил, догадался, почему на склоне деревья молоденькие. Покуда крепость на горе стояла, на склонах лес вырубали, чтобы чистыми подступы оставались… Теперь же, когда крепости не стало, все заросло…

– Нет, – коротко отозвался Волхв. – Не было дороги. Просека была, а дороги не было. Для другого здесь острог был поставлен. Ну, идем.

Волхв принялся растаскивать черные осклизлые бревнышки, неровной грудой отмечавшие место, где прежде стояло строение. Должно быть, приземистое – доски и бревна были короткие. Гриньша сунулся было помочь, но Волхв отстранил его:

– Не надо. Сядь, отдохни. Далеко еще шагать.

Разгребал, оттаскивал, складывал кучей – словно искал что-то под руинами. Гриньша пригляделся – нет, ничего не разобрать, темень кругом. А Волхву будто и темнота не помеха, знай себе копает. Наконец остановился, со вздохом разогнул спину. Оглядевшись, чиркнул кресалом – в руках затеплился огарок.

– Поди сюда, Григорий, светить будешь.

В скудном свечном пламени Гриньша разобрал, что пол в сгоревшем доме был дощатый, и сохранился под обугленными рухнувшими стенами – подгнил только, да мхом порос… Командуя Гриньше поднести огонек то туда, то сюда, Волхв зашарил руки по доскам. Приподнялся… потянул. Гриньша едва не ахнул – в полу открылся лаз. Ход уводил вниз, виднелись ступеньки…

– Давай свечку, – скомандовал Волхв, – далее пойдем под землей. Если не обвалился ход – то наверх выйдем в самом Завееве… Знать бы, что там нынче выстроили… Неровен час, придавлен выход… или засыпан, или нашли его шканы…

– А что тогда, дяденька Волхв?

– Тогда, значит, зря Горислав из лесу дружину вывел… И все, значит, зря… Ну, будь, что будет…

Удивительно, но дощечки-ступени были сухими и чистыми. Наверху – плесень, лишайники, обгорелые гниющие доски, а в тайном ходе – сухо и чисто. Гриньша, подумав, объяснил для себя так: пока лаз идет внутри горушки, так и будет сухо, вода-то стекает вниз. И верно – аккуратно укрепленные через равные промежутки досками, стены были ровными и сухими. Зато, едва ступени кончились и, вертикальный прежде, лаз сменился пологим уклоном – под ногами захлюпало. То и дело попадались лужицы, на стенах там и сям светились гниловатые осклизлые лишайники.

Свечи Гриньша видеть не мог – огонь заслоняла широкая спина шагающего впереди Волхва. Мальчик брел, оглядываясь на красноватые отблески огонька, играющие в потеках влаги на сводах и переливающиеся в лужах на полу… Крепь, державшая потолок, местами подгнила, изредка попадались осыпи, но ход выглядел достаточно надежным.

Мальчик прикинул, сколько еще идти к Завееву. Если судить по расстоянию до огоньков шканских факелов, которые видел с горы – выходило порядочно.

Пока шли, Волхв дважды подпаливал новый огарок взамен прежнего, сгоревшего… Вот под ногами что-то слегка завозилось и порскнуло в сторону, то ли змея, то ли жаба… Гриньша вздохнул.

– Чего вздыхаешь? Уже недалече, – подбодрил паренька спутник. – Скоро на месте будем.

– Дяденька, а для чего в Завеев-то идем? – ухватился Гриньша за возможность поговорить. – Что там будет?

– Там, брат Григорий, шканская башня стоит. На башне – сидит вражий чародей и приглядывает за машиной. От той машины по небу тучи на весь наш край расходятся, небо укрывают и ярилин лик от людей прячут. Разрушим машину – с рассветом встанет Ярило над землей… Тогда увидишь небо.

– Небо? А чего в том небе-то?..

– Погоди, Гриша… сам увидишь. Тогда поймешь, словами я не объясню. А теперь – молчок.

Гриньша хотел бы еще о многом расспросить, да велено «молчок» – стало быть, молчок… Волхв шел теперь медленнее, словно прислушивался поминутно. И воды под ногами прибавилось. Теперь уклона не было, тоннель уводил в черноту ровно – а лужи сменились сплошным стоялым месивом из гнили, тины и прочей дряни. По щиколотку глубиной.

Волхв остановился и, обернувшись, нащупал гриньшино плечо и легонько сжал. Мальчик послушно замер и тоже прислушался. Глухо доносился откуда-то голос – то ли песня, то ли плач заунывный. Пожалуй, что и песня…

– Слышишь? – прошептал Волхв.

– Слышу, дяденька, – так же тихо ответил Гриньша. – Что это?

– Шкан поет. Мы уже под самой стеной.

Заунывный напев состоял словно из одних только гласных – тянул и тянул голос протяжные стоны.