Артем Мичурин - Полведра студёной крови

– Теперь валим. – Я подобрал все свои шмотки и вышел наружу.

Безмятежно. Бело. Пусто. Будто и не было ничего. Только алая прерывистая дорожка уходит с края поляны в глубь леса и несколько поломанных веток с лохмотьями одежды, мяса и потрохов обозначают последний путь самой умной и удачливой из наших ездовых.

– Двигай! – крикнул я Красавчику, с интересом обнюхивавшему развешанный по деревьям ливер, и подкрепил слова личным примером. Дорога предстояла долгая.

К вечеру следующих суток мы, едва волоча ноги, выбрели на цепочку следов, оставленных кем-то похожим на человека – по крайней мере, ступнёй – и полозьями салазок. Резонно рассудив, что ничего хуже недавно виденного уже не повстречаем, а ночь обещает быть чертовски морозной, мы легли на новый курс. Спустя час следы привели к землянке. Если б не они, небольшая дверца, заглублённая в подножии холма, скорее всего, осталась бы незамеченной. Даже я в сумерках легко мог бы спутать её с лазом берлоги.

– Ебани пару раз картечью, и войдём, – предложил Ткач.

– Знаешь, Алексей, хотел тебя в гости позвать, когда всё закончится, но теперь сомневаюсь.

Я встал сбоку от двери и вежливо постучал стволом дробовика.

– Есть кто дома?

Тишина.

– Ну вот, теперь эта тварь предупреждена, – сплюнул Ткач и утёр с бороды моментально замерзающую слюну.

– Алексей, не будь таким ксенофобом. Есть там кто? – попытался я ещё раз. – Мы охотники. Заблудились в тайге. Можем обменяться. У нас есть спички, порох и соль.

Ткач взглянул на меня с усмешкой, явно не веря в силу доброго слова, не подкреплённого добрым калибром. Но через секунду его закостеневшие взгляды на мироустройство подверглись серьёзному испытанию.

Из землянки послышался частый топот, стих секунд на пять, будто кто-то остановился, раздумывая в нерешительности, и по толстым дверным доскам заскрипел снимаемый засов.

– Вежливость, Алексей, вежливость.

Дверь чуть приотворилась, из дыхнувшей паром и мясным ароматом щели высунулась ржавая острога и угрожающе ткнула воздух.

– А ну подойди, – раздался скрипучий голос. – Не вижу.

Я, сдвинувшись влево, встал напротив отверстия, манящего теплом и обещанием горячей еды.

– А-а… Так ты человек. – В голосе существа, прячущегося под копной шкур и тряпья, слышалось нешуточное удивление.

– Не все согласятся с этим утверждением, но в целом оно верно.

– А другой? – попыталось существо выглянуть в щель. – Э-э-х, кхе… Пусть подойдёт тоже. Где он?

Ткач нехотя встал рядом со мной.

– Хм… – смерило его взглядом существо. – Соль, говоришь?

– Плюс порох и спички, – напомнил я. – Даже мыло есть.

– А это кто там? – пригляделся хозяин землянки промеж нас, заметив Красавчика, и тут же захлопнул дверь.

– Вежливость? – развёл руками Ткач.

– Он смирный, – снова постучал я. – Проблем не создаст.

– Чёрта не впущу, – донеслось изнутри.

– Ладно, не кипишуй. Он тут останется. Слышь, Красавчик, до утра свободен! – нарочито громко крикнул я недовольно насупившемуся «чёрту» и снова обратил свой дар убеждения на негостеприимного домовладельца. – Всё, он ушёл. Тут только мы двое.

Дверь снова приоткрылась.

Убедившись наконец в отсутствии чертей у родного порога, бдительное существо сняло цепь.

– Входите.

С трудом протиснувшись в низкий лаз, мы оказались внутри довольно просторной для одного жильца землянке. Прямоугольная, уходящая в глубь холма изба, сложенная из массивных брёвен, дощатый пол, застеленный шкурами, и бревенчатый потолок с тяжёлыми балками, подпираемый резными деревянными колоннами в полтора обхвата толщиной. Вдоль стен разместились широкие скамьи с разной утварью. Дальний конец землянки облюбовал накрытый медвежьей шкурой топчан. А центр этой колыбели уюта в демонической тайге занимала приземистая каменная печь, на которой, источая непередаваемо манящий аромат, грелись два чугунка.

– Там садитесь, – указало существо на свободную скамью у входа. – Снега понатащили…

Сам же ворчливый хозяин оказался скорее… хозяйкой. Хотя с полной уверенностью утверждать не взялся бы. Низкое, метра в полтора, сгорбленное коренастое создание было, несмотря на жар от печи, до того плотно укутано в тряпки и шкуры – кажется, всей представленной в этих широтах фауны, – что разглядеть наличие или отсутствие вторичных половых признаков совершенно не представлялось возможным. А из дыры глубоко надвинутого капюшона торчал только кончик крючковатого мясистого носа да сильно выдающийся вперёд подбородок с жиденькой седой порослью, что в равной степени могло свидетельствовать как о принадлежности оного к самцу северной народности, так и – самке с постклимактерическим гормональным дисбалансом. Впрочем, кто этих ёбаных мутантов разберёт…