Владимир Буров - Семнадцатая карта

Она роняет ручку с золотым пером под учительский стол и ждет, когда кто-то из зеков подаст ей это заветное перо. При этом он обязательно увидит ляжки учительницы. И даже больше. А иногда и намного больше. Намного, это значит, Сонька сегодня без трусов.

Первый раз это пришлось сделать мне. Ручка упала. Сонька не шевелится. Время идет Сонька молчит. Напряжение нарастает.

— Никто не подаст мне Паркера? — Ноги географички были расставлены в этом момент на ширине плеч. Ее тонкие икры и мышастые ляжки многих заставляли дрочить на перемене в туалете. Но теперь у всех перехватило дыхание. Все боялись. И я тоже боялся. Сам не знаю чего. Все-таки одно дело мечтать, другое дело на самом деле посмотреть из-под стола на то место, где кончаются чулки и начинаются панталоны дамы. А на ней в этот день были именно панталоны. Не то, чтобы кто-то смог посмотреть ей под юбку, когда Семиклассница поднималась по лестнице на второй этаж, она сама их показала.

Ей достали такие розовые, шелковые, импортные панталоны, что не показать их она просто не могла. Зачем, собственно, было тогда их покупать? Она зашла в класс, где был всего один мальчик. Семиклассница, как будто его не заметила. Поставила ногу на стул, подняла немного юбку и поправила чулок. При этом ее накачанная ляжка напряглась под розовыми панталонами. Пацан их увидел и спрятался под парту. Он боялся дышать.

— А чего ты испугался? — спросили пацана, когда он рассказал об этом случае. — Взял бы да — слово на е с приставкой: вы — ее.

— Сам попробуй, — ответил парень.

Мне очень хотелось посмотреть на ее ноги, и я полез. Да даже, наверное, не поэтому. Сама ситуация была редкой. Хотелось узнать, как все это будет. Ноги у меня отяжелели, лицо покраснело.

— Стесняется, — сказал кто-то.

Лицо мое опускалось все ниже и ниже. Наконец, оно скрылось за крышкой стола. Я встал на колени. Я совершенно не мог увидеть, где лежит Золотая Ручка. Прекрасное зрелище вечернего заката. Шелк переливался. Розовый цвет переходил в бордовый. Шелк морщился многочисленными складками перистых облаков. Натягивался мощными бедрами на белое тело. Ноги еще больше разошлись, и я видел подрагивающее белое мясо, чувствовал манящий запах женского пота. Я сглотнул слюну. И в этот момент я увидел Золотую Ручку. Она как библейский меч отвлекла мое внимание от сокровища. Блеснула лучом, как острым лезвием. Я хотел протереть глаза и задел одну ногу Семиклассницы. Она ничего не сказала, только зад ее чуть-чуть сполз со стула. Если бы женщина ничего не сказала, я бы обнял этот зад обеими руками и отсосал у учительницы прямо через панталоны. При всех. Но тут я услышал голос, прозвучавший, как гром среди ясного неба.

— Хорошо, садись, я ставлю тебе отлично. Ты хоть ручку-то там нашел?

— Да, — пискливым голосом ответил я.

— Что с тобой?

— Горло перехватило, — сказал я и поднялся с колен.

— Выпейте.

— Меня и так уже все считают за алкоголика.

— Чтобы о вас ни говорили, все равно вы как Гималаи. Чем больше снега на Вас падает, тем вы только выше, — сказал маленький Хас, и как фокусник вынул из-за спины пузырек.

— Писят, — сказал Эль, и трясущимися пальцами принял от Хасика стаканчик.

— А никто тебе больше и не нальет, — сказал карлик.

Ельцин выпил, прикурил сигару и спросил:

— Ну, че там, в мире-то происходит?

— Послушай, сделай мне миньет, — сказала Сонька Золотая Ручка.

— Ты же не Береза. Какой еще миньет? — Эль пыхнул ароматным дымом окурка. Когда-то заезжий Билл оставил ему целую коробку настоящих кубинских сигар. Но Кум, падла, все отобрал и разделил между собой, начальником Зоны и Замполитом. Две сигары досталось Ерофееву, одна Эдуарду Радзинскому. Он сих пор хранит ее как память, о том, что получил от Американского Президента настоящую кубинскую сигару.

— А тебе, дорогой, хочется по-научному? — спросила Сонька с наглой улыбкой на искривленных крашеных губах. — А ты бы не предавал демократию. Все ученые проститутки тогда бы были твоими. Ну, хорошо, хорошо, не обижайся. Хочешь кунеленгус? Ну, давай, давай. — Она медленно подняла юбку и приблизилась к бывшему президенту племени Мумба-Юмба. — Нау ар ю? Энд вот ебаут ю?

— Зачем ты говоришь по-английски? Знаешь же, что я на нем ни — слово на х — не понимаю.

— Дорогой, ты же любишь иностранок. Представь себе, что я валютная проститутка. Хорошо?

— Нет.

— Ну ты же любишь валютных проституток.

— С чего ты это взяла?

— Ну а, Береза, он кто, если не валютная проститутка? А у него ты делаешь миньет.