Карина Демина - Наират-1. Смерть ничего не решает

Какой же замок, так, крепостица из старинных, непригодных к нынешним войнам. Пара орудий за полдня её с землей сравняет. Да и без пушек-то лет через пятьдесят сама развалится, по старости.

— А если все-таки Мельши, девушка — вы ведь девушка? — Нос старика опять торчал из окна, аккурат у локтя затихшего возницы. — Если это ханмэ-замок Мельши? Что тогда?

— Твою ж мать. — Ласка вдруг опасливо оглянулась на хозяина кареты.

Тот лишь улыбнулся уголками губ и скрылся в недрах.

— Мельши? — Бельт не очень-то понял, но тоже невольно понизил голос.

— Мельши… — эхом повторила Ласка. — Дурной замок, последний дом прежней каганари.

— Чего? — Бельт никак не мог ухватить нужную мысль, хотя она была уже почти осязаема.

— Того. Когда наш каган в молодости организовал…эээ… ну не переворот, а…эээ… вступление на трон, то вырезал под себя тогдашнюю верхушку. Не без помощи рода Ум-Пан, владевшего ханмэ-замком Мельши. Глава рода, Хэбу Ум-Пан, был не дурак. Он в свое время отдал за наследника младшую дочь, а когда тегин стал каганом…

Карету тряхнуло на особенно крутом буераке. Возница начал заваливаться на Ласку, но та толкнула его на Бельта и продолжила:

— …тогда Хэбу вошел в силу. Потом дочка Хэбу округлилась животом, и молодого кагана вообще стали покойником числить. Деду-то при внуке-молокососе лет тридцать можно было в советника и опекунах состоять, а папаша-каган был в этой цепочке лишним. Но молодой Тай-Ы оказался еще больший недурак, чем Хэбу.

Колея выгнулась полукругом, огибая холмик, на котором стояла крепость. С одной его стороны из развороченной земли, почти параллельно болотной равнине росло дерево.

— Гляди, — шепнула Ласка, — видать, еще с осады осталось.

Толстые веревки корней удерживали ствол на весу, растопыренные ветви клонились к земле, а на коре белой коркой лежал снег.

— Ну и молодой Тай-Ы сам сунул голову в капкан. Во всяком случае, так всем казалось. Он созвал Курултай и объявил двухгодовалого Ырхыза наследником. Хэбу, должно быть, плясал от радости: внук на троне, дед у трона.

Дорога ползла вокруг крепости. И теперь была видна пообсевшая, кое-как подлатанная свежей кладкой стена.

— И был праздник, — вновь заговорила Ласка, теперь она глядела прямо перед собой, а куда именно — не разобрать. И глаз ее не видать, зеленых, чуть разбавленных желтыми мазками, совсем как у болотной рыси. — Большой праздник: все присягали на верность Ырхыз-тегину. Мои дед и отец тоже. Тогда собрались все мало-мальски серьезные семьи. Ум-Пан поперед прочих. Их резать первыми и начали. А бабушка с той ночи умом тронулась… Я у нее сказку прошу, а она уставится в угол и бормочет, про жемчужное ожерелье на Сануш. И про красное на желтом шелке. И про большеглазых жрецов, которые кого-то там рубили. А потом Ырхыза обреченным тегином называть повадилась. Ну дед её от людей и спрятал, чтоб разговорами бед не наделала. У Тай-Ы-кагана ведь отличный слух.

Показались ворота, сбитые из дубовых досок, перетянутых железными полосами. Запертые.

— Говоришь, жрецы рубили? — протянул Бельт.

— Переодетые наемники, — старческий голос, долетавший из распахнувшегося окошка, звенел гневом. — Низкородные твари, занесенные в Наират немилостью Всевидящего и посулами Тай-Ы. И предатели из мелких семей, возжелавшие быстро возвысится не по праву крови в жилах, а по бесправию крови на руках! Скажи, девка, твой дед и отец тоже убивали Ум-Пан?! Поэтому ваш дом выжил и породил нечто, вроде тебя?

— Заткнись, старая сволочь! — взвилась Ласка. — Не трожь мою семью!

— Спокойно, — вмешался Бельт. — Спокойно, я сказал. Короче, всех перебили. Известная история.

Из чрева кареты донеслось лишь раздраженное фырканье.

— Всех да не всех. — Ласка шмыгнула носом и вытерла лицо заиндевелым рукавом куртки. — Только тех, кто был на центральной площади Ханмы.

— Цвет рода, великое древо, корни которого уходят вглубь веков, а ветви едва не достигли небес… — раздалось скрипучее бормотание.

— Сам Хэбу в столицу не сунулся. — Ласка натянула поводья, и кони послушно перешли на шаг.

— И этот сын шакала, оскорбивший своим деянием все традиции, очернивший имена служителей Всевидящего, осмелившийся поднять руку на тех, кому во веки веков должен был быть благодарен, не остановился этим кровопролитием!

— За эти слова, дед, разъезд посадит тебя на кол еще быстрее, чем нас, — бросила через плечо Ласка. И продекламировала нараспев: — Возалкавши крови, Лев ринулся изничтожать врагов своих, и войско, вдохновлено яростью и силой Кагана, стало сталью в руке воина.