Карина Демина - Наират-1. Смерть ничего не решает

— Господин, прошу нижайше простить, однако обстоятельства жизни вынудили меня заняться делом не совсем достойным…

Что ему ответили, Бельт не слышал.

— Шут. — Ласка подкралась как всегда бесшумно. — Когда-нибудь получит болт в дурную голову.

— А ты и рада.

— Я? — Она погладила коня, тот в ответ потянулся к руке, захлопал черными мягкими губами. — Хлебушка, мой хороший? Нету хлебушка, прости. А тебе, Бельт, скажу, что не рада. Но и грустить не стану. Я вообще грустить не умею. Веселая девушка.

— Глупая, — не выдержал Бельт.

— Это с чего еще?

— С того, что над людьми куражишься. Нарочно в живот целилась? Если уж берешься убивать, то убивай, а не… — Слов не хватило, и Бельт сплюнул на землю.

— Жа-а-алостливый, — пропела Ласка. — Знаешь, я тоже жалостливой была. До того жалостливой, что с первым мужиком под рогожку забесплатно прыгнула. Пожалела.

Конь фыркнул и, ухвативши тонкую девичью ладошку, прикусил зубами, но не сильно, Ласка только засмеялась и похлопала по шее. Сразу видать — наир, эти если кого и понимают, то лошадей.

— Я вообще душевная, — продолжила она. — Видимо, потому меня и скопом не насиловали, и глаз не давили, и не накручивали вожжи на шею, а юбку на голову. Везучая. Или мужик нынче обходительный пошел? Веришь, нет — ни разика никто мне по морде не съездил. Ну, кроме братца, разумеется.

— И из-за чудесной твоей душевности кучер будет помирать до самого вечера, — утвердительно произнес Бельт. — Я таких как ты в своем десятке собственноручно кончал по-тихому.

— Ну надо же, какой сердобольный: своих кончал, а чужих, видать, бил и плакал. А это, значит, — Ласка протянула руку, скользнув пальцами по рубцу, — от доброты излишней появилось.

— Заткнись, дура.

А у кареты продолжались препирательства. Орин уже начал нервно поглаживать кинжал.

— Милостивый господин, не упрямьтесь. Поверьте, то, что я делаю, наполняет мое сердце скорбью, однако же не для себя, для детей, сиротами оставшихся, для вдовиц и стариков, которым в сей трудный час некому помочь, занимаюсь я ремеслом разбойным, — продолжал увещевать он. Вот уж права Ласка — комедиант из балагана бродячего. Отобрал бы кошелек и все, а то уговаривает он. — Но хочу предупредить, что ежели сердце ваше останется глухо к бедам слабых мира сего, я вынужден буду применить лихие меры.

— Скажи ему, чтоб прекратил дурить. Тебя он послушает, — попросила Ласка, сменив вдруг тон на серьезный, и перехватила поводья. — Тихо, мой хороший, тихо. Давай я тебе глазки почищу? А то ишь, загноились. Не смотрят за тобой совсем. А и гриву вычешу, и косицы заплету, чтоб от огня и от железа, чтоб на удачу…

Поднявшись на цыпочки, она что-то шептала в конское ухо, и тут же пальцами ловко счищала гной, скопившийся в углу глаза.

И ведь права: Орину пора заканчивать, а то мало ли.

В карете сидел старик. Седой, сгорбленный он кутался в лисью шубу, такую же древнюю и плешивую, как карета. Бельта старик поприветствовал вежливым кивком и раздраженно сказал:

— Господин, в ваших глазах я вижу больше трезвой разумности. Объясните сему молодому человеку очевидное — брать с меня совершеннейшим образом нечего. Не думаю, что сирот и вдов устроит драная шуба или штаны, к стыду моему изрядно ветхие, о кемзале я вообще молчу.

— Дед, ты мне надоел. — Орин вытащил кинжал. — Не хочешь по-доброму…

Старик клинка не испугался, а преспокойно двумя пальцами взявшись за острие, осторожно отвел его в сторону.

— Молодой человек, всею душою презирая конфликты, я стремлюсь решать дело мирным путем, однако же в который раз подчеркиваю: брать у меня нечего. Кони и те, вероятно, уже не принадлежат мне, поелику не далее как дней через десять пойдут в уплату налога ясноокому Тай-Ы-кагану. Смерть же моя не принесет вам ни славы, ни почета, тогда как будучи живым, я могу оказаться полезен.

— Примерив роль доброго коллектора, скажу, что лошадки эти и вправду имеют вполне осязаемый профит. Они нынче в цене. Но… раз уж ты, упрямый старец, имеешь предложить что-то еще, то я слушаю. Только сразу предупреждаю, я весьма обидчив к вранью, — Орин оглянулся на дорогу, но лес вокруг был спокоен. Визгливо мяукала сойка, слева раздавался дробный перестук дятла, а с ближней ветки за происходящим с интересом наблюдала галка.

— Зима грядет, холода. Не самая лучшая пора для тех, чья жизнь проходит под открытым небом. Не знаю, слышал ли господин, что местные морозы премного люты и не способствуют здоровью? Да и снег, он как чистый лист в руках неумелого писца: каждый след виден, каждая тропа — явна. А лесничие здешние достаточно умелы.