Карина Демина: Наират-2. Жизнь решает все

— А тебе? — Не стоило задавать этот вопрос. Не нужно ей напоминать о том, что случится, когда не станет эмана.

— И мне. В каком-то смысле всем станет легче, Туран из Байшарры.

Огонь проглотил еще одну порцию костей. Желтоватые, пористые, они вспыхивали легко и жарко. Аттонио не спешил начинать разговор, сидел, скукожившись, и грел руки в голубоватом мареве.

— А Каваарда… за что? — спросила склана.

— Это ты мне скажи, — проворчал Аттонио. — Я могу лишь догадываться.

Видимо, поняв, что Элья ничего не ответит, мэтр продолжил:

— Впервые мы столкнулись около восьми лет назад. Разумеется, не напрямую. В Наирате, не жалующем книги, объявился покупатель на очень специфические рукописи. Такое не могло пройти мимо Ниш-Бака. Вскоре подозрения подтвердились: некто искал записи согласно какой-то системе. Те самые записи, остатки которых мы хранили под семью замками, не выпуская в мир даже рассказы о них. Ответ напрашивался сам собой: этот некто располагает собственными кусками головоломки. Наконец состоялась встреча, затем еще несколько. Кувард был умнейший че… склан, он умел собирать сведения.

Потускневшее лицо — маска соломенной куколки, из которой выпотрошили нутро, оставив оболочку нетронутой. Он тоже видел? Конечно. Все видели.

— Почему ты все время коверкаешь его имя?

— Потому, что именно так звали человека, имя которого превратилось с годами в ваш «Каваард». Судя по некоторым фрагментам, именно тот Кувард возглавлял группу, отправившуюся на Острова. А сегодня я видел…

Сложенные руки, большие пальцы крыльями моста, которые все никак не решаться соединиться друг с другом. Неловкая дрожь в коленях. Кажется, Туран смотрит совсем не туда.

— Знаешь, какого демона я боюсь больше всего? — вдруг спросил Аттонио непонятно у кого. — Того, кто зовется Урт. У него тонкий нюх на сомнения и великолепный слух на дрожь сердца. Сегодня он легко нашел и сожрал меня целиком, оставив лишь мой старый страх.

Бельт оскалился, а слепая Ласка медленно кивнула. Почему не оставляет ощущение, что эта пара лучше всех понимает происходящее? Может оттого, что они — настоящие дети Наирата? То черное, что дает миру шанс быть белым? Их жизнь как откуп за чужие. Только вот согласия на такой размен у них не спросили.

— За что убили Каваарда, человек? Нашего Каваарда?

— Думаю, он понял главное: вас не должно быть. Живут скланы — умирает мир, живет мир…

Она смеялась долго, пока не начала икать.

— В конечном итоге он ведь сделал выбор, так? Заставил меня сделать этот треклятый выбор! Рассказывай, человек, ты же знаешь, что будет! Ты можешь объяснить, что было! Говори…

— У нас были документы. Копии со старых архивов, многажды переписанные, переправленные. Вымаранные целыми страницами, но все-таки важные. Первые эксперименты по скрещиванию людей и… существ из подземелий Ханмы. Результаты. Прогнозы. Самое важное — это прогнозы. И выводы. К чести многоуважаемого Каваарда, выводы он сделал сам.

…Кувард убежден, что на первых порах изоляция просто необходима. Первоначально, она серьезно облегчит отбор и позволит разделить общество по выбранным признакам. Однако в дальнейшем, при естественном повышении близкородственных скрещиваний возрастет процент наследственных болезней. Не говоря уже о том, что любая искусственная социальная система, опирающаяся при развитии на узко заданные параметры, не может в конечном итоге не исчерпать резерв прочности. Следовательно, есть риск вырождения и гибели…

Туран зарычал. Прочь, голоса! Лучше пустота, чем осколки прошлого, нашептывающие непонятное. И Аттонио вторил им:

— Вырождение и гибель, Элья. Система начала работать против вас, значит, нужно было её выправлять, к чему обычно склонно большинство. Или менять полностью, к чему склонны единицы. Я предложил способ вашему хаанги, стоящему вне системы. К сожалению, не всем этот способ пришелся по вкусу.

Острова медленно вспахивали свинцово-серое поле облаков, и сквозь глубокие борозды проглядывало небо. Солнечный шар, опустившись в море, бессильно тонул. Волны пили желтый свет, а круглоглазые рыбы, поднимаясь из глубин, ловили чешуей его осколки.

Старик Фраахи с грустью отметил, что некоторые стекла витража потемнели. Особенно плавники у рыб, уже не бледно розовые, а красные.

Кровавые.

Впору о кровавых руках подумать, хотя они-то чистые, белые, как у человека. Слабые. И холодные. Долго еще осталось? Сколько бы ни было, но дни эти будут исполнены сомнений. Правильно ли он поступил тогда?