Елена Первушина - Летун

Разбудил его вежливый стук в дверь. Пока Аверил спал, в комнате стемнело. Слуга Спиренсов принес живую лампу – в стеклянном пузыре на груде листьев сидело несколько жуков, размером с пол-ладони, распространяя в серых сумерках тускло-золотистый свет. Присмотревшись, Аверил увидел, что светятся их… хвосты… охвостья… задние концы… в общем – те части тела, что находились позади третьей пары лапок.

– Я прошу прощения, господин, но мы должны отправить послание госпоже Спиренс и сообщить о нашем прибытии, – сказал слуга, поклонившись. – Ваше присутствие на этой церемонии было бы крайне желательно, так как показало бы ваше уважение к дому Спиренс. И кроме того, осмелюсь сказать, что Танцовщица в этой гостинице прекрасно знает свое ремесло, и многие ценители специально приезжают сюда, чтобы полюбоваться на ее танец. Поэтому если вы соблаговолите спуститься вниз, дом Спиренс будет вам крайне признателен.

– А? Да, конечно, сейчас приведу себя в порядок и спущусь, – ответил Аверил.

Живая лампа мгновенно развеяла иллюзию, что он находится в привычном мире, и теперь наш путешественник чувствовал себя немного потерянным.

Когда он спустился вниз, большинство постояльцев уже расселись в креслах вокруг оранжереи. Аверилу и слуге Спиренсов оставили места в первом ряду. Едва Аверил уселся в кресло, пытаясь угадать смысл происходящего, как что-то прошелестело мимо его правого плеча. Он оглянулся и с удивлением увидел женщину в темных одеждах, которая быстро, ни на кого не оглядываясь, прошла через вестибюль, открыла дверь и шагнула в оранжерею. Аверил лишь успел с удивлением заметить, что она немолода и совсем некрасива. Остановившись перед высоким деревом, росшим в центре стеклянного пузыря, и не поворачиваясь к зрителям, она вскинула руки над головой и хлопнула в ладоши. И тут же с вершины дерева, скользя по стволу, вниз головой начал спускаться летун. Он то исчезал в черноте листьев, то его худое тело вновь отчетливо проявлялось на светлой коре. Опустившись ровно настолько, чтобы его круглые желтые глаза оказались на одном уровне с глазами Танцовщицы, летун замер, прижимаясь брюхом к стволу.

В полной тишине женщина начала танец. Она переступала ногами по песку, покрывавшему толстым слоем пол оранжереи, описывала руками полукружья то над головой, то перед собой, и больше всего напоминала Аверилу марионетку из ярмарочного балагана.

Затем, когда она остановилась, летун отцепился от дерева, приземлился на песок и, встав перед женщиной, неуклюже, но старательно повторил ее танец. Женщина достала из сумки шелковый шнур с узлами вроде того, какой Аверил получил на таможне, и, опустившись на песок, повязала летуну на ногу.

Затем на крыше оранжереи раскрылся потайной люк, летун взмахнул крыльями и мгновенно потерялся в ночном небе. Женщина вышла из оранжереи и, по-прежнему ни на кого не оглядываясь, пошла прочь. Постояльцы стали расходиться.

– Простите, но… что это значило? – спросил Аверил у слуги, когда они остались вдвоем. – В чем смысл этого ритуала?

– Танцовщица рассказала Другу, где искать дом Спиренс, – невозмутимо ответил островитянин. – Теперь он передаст послание, и госпожа Эстэ будет знать, когда ей ждать нас.

На следующий день они погрузились в деревянную, раскрашенную причудливыми узорами лодку и отправились в путь к поместью Спиренс. Дорога заняла еще пять дней. В первый же день Аверил с удивлением понял, что порт, где они высадились на землю, является своего рода островом на острове: стоило им отъехать на несколько кварталов от гостиницы, как перед ними раскинулось огромное мелкое заболоченное и заросшее тростником озеро, где люди, как и в гавани, жили на плотах. На то, чтобы пересечь его, ушел целый день, и Аверил с интересом наблюдал за странной чужой жизнью: женщины стирали белье или мыли расписные глиняные миски, стоя по пояс в мутной воде; кто-то брил голову, усевшись на пороге своего дома и свесив ноги в воду; многие работали на огородах, разбитых тут же на плотах, или ловили на мелководье белых, явно домашних, уток. По озеру скользили маленькие, набитые грузом или пассажирами лодчонки; мальчишки перебрасывались мячом и прыгали с плота на плот. Все: дома, одежда, лодки, утварь – было раскрашено изумрудно-зеленым, индигово-синим, охристо-оранжевым или карминно-красным.

Когда стемнело, на плотах зажглись разноцветные фонари, и Аверил, взглянув в последний раз с кормы, унес в памяти образ темного озера, подсвеченного сотнями огней.