Татьяна Лобанова - Краткий курс теории смерти

Рывкин поднял колено и снял носок. Вдруг тощая стопа поднялась над столом, пальцами схватила пластиковую вилку и подала хозяйке. Три свидетеля были потрясены, а Рывкин подсел к попутчице развить успех.

Дверь стыдливо прикрылась, Глеб отвернулся к стене и развернул медицинскую полосу «Проходите, раздевайтесь». Внизу шушукались, а он лениво перебирал глазами мятые строчки. Но что это? Неужели? Просто не верится!

Тем временем щупальца осьминога обхватили рыбину, женщина хихикала. Но учёному привычно ломать другому кайф. Глеб свесился и полюбопытствовал:

– Народный артист Савельев как поживает?

Рывкин остановил щупальца и вернул в исходное положение. Потом тщательно вытер салфеткой руки.

– Пожалуйста.

Он открыл том «ДОЗ-120», полистал и пригладил страницу.

– В деле имеются… профилактические обследования… нежелание сниматься в фильмах… счастье ремонта дома… покупка антикварной мебели… диета, регулярные голодания, очистка организма. Интимные подробности не разглашаем.

Рывкин вопросительно поднял очки.

– Можно про диету? – попросил Глеб.

– Обед. Крупа заваривается в термосе. Мёд, семечки, изюм, оливковое масло, – Рывкин смолк.

– А ужин?

– Сырые овощи, каша, соя. Из магазина натуральных продуктов.

– Ничего не пропустили?

– Овощные соки в течение дня.

– А клизмирование?

– Обязательно.

– И последний вопрос – как он умер?

В тишине Рывкин протёр очки скатертью. Засучил ногами, надевая тапки, и вышел. Попутчица вскрикнула и расширила глаза.

– Умер? Разве такое возможно?

Явилась проводница и давай набивать сумку вещами господина из Сан – Франциско. Рывкин поглядывал из коридора.

– Он отдал душу телу! – всхлипнула женщина. – Всего себя отдал телу!

– Прекратите, милая девушка, – строго произнесла проводница. – Не видите, журналист подсадной. Чтобы опорочить эксперимент.

– Вот так найдёшь мужа, а он в гроб! – простонала женщина.

Рывкин кашлял долго и добросовестно. Покраснел и налился слезами, хрипло выбрасывая воздух. Очистив голос, шагнул в купе.

– Мне ответить на языке масс? – Заговорил он нетрезво. – Не знаю, хочу ли? Имею ли право? Но отвечу, как неоднократно на высоте трибун.

– Молчите. Переодевайте брюки! – командовала проводница.

Рывкин сунул худую ногу в штанину:

– Ещё раз! Биологи и медики не понимают рака! – Он поднял палец. – Многократно повторял и вот опять! Рак – это случайная катастрофа, вроде аварии! И не имеет отношения к здоровью!

Застегнув брюки, он высунулся в коридор.

– Братья и сёстры! Стыдно умирать больным! Умирать здоровым – это престижно!

Проводница втянула Рывкина в купе и продела руку учёного в пиджак.

– Савельев успешно стартовал в направлении ста двадцати. Средства имеются, дисциплина фанатичная, методика наша с Кирсановым! В прекрасной форме артист одолел шестьдесят восемь лет и двинулся дальше. На пляже Сан-Франциско сдал нормы ГТО для двадцати восьми. Но случайно и беспричинно, как кирпич с крыши или пьяный водитель, его убил рак!

– Помолчите, враг записывает! – Проводница накинула на Рывкина пальто.

– Думаю, есть причина, – возразил Глеб. – Савельев больше не пожелал сниматься. А каждая роль, это всегда новый опыт. Зато долгожительство однообразно: молитва, крупа в термосе, пробежки. Савельев – это дискета, роль – новый файл. Если дискета файлы не пишет, вы её скопируете на винчестер и выбросите. Вот и душу Савельева переписали в ноосферу, а самого в утиль.

Рывкин пьяно хихикнул и погрозил пальцем:

– Убило долгожительство? Остроумно. Но почему рак, а не пьяный водитель?

– В газете пишут, что всю жизнь боялся рака. Чего боимся, от того умираем. А прямую кишку подставило клизмирование.

– Постойте, уважаемый! – выпятил губы Рывкин. – Я клизмы с детства боготворю.

– Нездоровое чувство. Клизмы нарушили флору толстой кишки, то есть иммунитет. Там опухоль и разрослась.

– Просто и понятно, – улыбнулась женщина зубами, белыми и ровными, словно не было перестройки.

Рывкин открыл рот, но проводница ткнула в бок.

– Правда, умер не от рака, – закончил Глеб. – Страшно боялся жестокой боли, и сознание гуманно отключило чувства, а потом себя. Организовались тромбы и поступили в мозг. Четыре месяца Савельев пролежал слепым, немым и парализованным. Тело доживало овощем.

– Давайте в тамбур, профессор, – гнула линию проводница. – Во избежание.

Она сгребла контейнер с томом в сумку и вытолкнула учёного из купе. За окном, размытый полосами дождя, приближался кирпичный вокзал. Тверь?