Юрий Корчевский - Пропавший

Андрей достал из узла стилет и показал-повертел им перед носом боярина. По внезапно метнувшемуся в сторону взгляду того понял – узнал боярин клинок.

– Это твой стилет?

– В первый раз вижу.

– А вот оружейник Степан Кондратьев из Рыбачьей слободки говорит, что он его из Великого Новгорода привез. Да не один – несколько, и все лично ты у него купил.

– Обознался он, напраслину возводит.

– Если ты купил, то как он у Ивана оказался?

– Потерял я его, на охоте потерял. Наверное, Иван этот клинок опосля и нашел.

– Пусть так! А в дом ко мне зачем ночью приходил?

– Не было такого! – боярин все отрицал.

– Ладно, не виновен так не виновен. Сейчас я вином тебя угощу – из кубка, что князь мне на пиру подарил. А потом отпущу.

Андрей достал кубок и корчагу с вином. Пробку вытащил, вино в кубок налил и боярину поднес. Тот извернулся, ногой по кубку ударил. Кубок из руки Андрея вылетел, вино разлилось.

– Хм, чего же ты вина не хочешь? Оно не отравлено, смотри. – С этими словами Андрей приложился к горлышку корчаги и сделал несколько глотков. Потом снова наполнил кубок, собираясь поднести его боярину. Однако тот стал дергать ногами, пытаясь ударить Андрея по руке.

– Какой ты, однако, ершистый! Прямо непоседа!

Поставив кубок на землю, Андрей связал боярину ноги.

– Так спокойнее будешь.

Но боярин, сжав челюсти и губы, упорно не желал пить из кубка. Вытащив свой нож, Андрей разжал ему зубы, сломав при этом один. Боярин вскрикнул от боли, и Андрей плеснул ему вина в разинутый рот. Поперхнувшись, боярин вино выплюнул.

Но и Андрей был упорен и настойчив – он зажал боярину нос. Тому надо было как-то дышать, деваться было некуда, и он открыл рот. В этот момент Андрей и влил ему в рот вина из кубка. Боярин вино проглотил, но Андрей еще раз наполнил кубок.

– Пей! Хорошее вино, фряжское; не пожалел на тебя, паскуду. – И еще кубок вина влил в рот боярину.

– А теперь подождем немного. Если ты не соврал, отпущу тебя. Под суд княжий пойду, вину свою признаю. И наказание приму любое, если виновен и ошибся.

Четверть часа ничего не происходило. Потом лицо боярина искривилось.

– Больно!

– А мне, ты думаешь, не больно было? Чудом уцелел! И провидением божьим из кубка не отпил, потому что отравил ты его.

По телу боярина пошли судороги, изо рта пузырилась пена. Андрей отвернулся – видеть это было неприятно. Потом боярин затих.

Повернувшись, Андрей увидел – боярин лежит, закатив глаза, и уже не дышит. Андрей нагнулся пощупать пульс на шее, на сонной артерии. Пульса не было.

Отвязав боярина от дерева, Андрей освободил ему руки-ноги от веревок и оттащил его тело на дорогу – пусть все выглядит, как несчастный случай. На теле ран нет, и об убийстве никто не подумает.

Он подошел к Зорьке, возле которой по-прежнему стоял боярский конь, положив ей на спину свою морду, взял его под уздцы, отвел к мертвому хозяину и надел на боярскую руку узду. Потом собрал узелок, положив в него корчагу, кубок и стилет. Оглядел место – не забыл ли чего? Моток веревки в узел сунул. Все, никаких следов.

Взобравшись на Зорьку, он направился к городу. По пути, переезжая речку по мосту, развязал узел и бросил в воду и кубок княжеский, и стилет. Туда же полетела корчага. Хотел и веревку швырнуть, но вовремя сообразил – пенька ведь не тонет. Ее он в лес зашвырнул, подальше. Теперь у него не оставалось ни одного предмета.

Потихоньку он стал подстегивать Зорьку, а та и сама к конюшне торопилась, предвкушая отдых.

Они успели до того, как закрылись городские ворота.

Зорьку Андрей отвел на конюшню. Один из ездовых дожидался его – он расседлал кобылу и завел ее в стойло.

Андрей отправился домой, к Полине. Вот вроде и с врагом расправился, отомстил. А на душе было пусто, не было радости и удовлетворения от отмщения. Как там в Библии: «И Аз воздам?» Воздал, а на душе потемки, и горько как-то.

Полина своей женской интуицией поняла его состояние и спрашивать ни о чем не стала.

Раздевшись, Андрей уселся за стол, налил себе вина в кружку и залпом выпил. Потом еще и еще, не закусывая, – напиться хотел, чтобы душу отпустило. В бою, в схватке с татарами, с разбойниками убивал – так на то и бой. А связанного отравить? На душе было так мерзко, как будто в помоях искупался!

День он промаялся дома, в горло ничего не лезло. А следующим утром Авдотья пришла с торга возбужденная. Едва поставив корзинки со снедью на лавку, она затараторила:

– Ой, что в городе творится!