Владимир Кузнецов - Ртуть и соль

– Ты затеяла опасную игру, Нейдж Тинсоу. – Его рык становится глухим и утробным. – Смотри не оступись.

Нейдж молчит, парализованная ужасом. Все, что она придумала себе там, в безопасности собственной спальни в Восточном Краю, теперь кажется глупым и бессмысленным. Ее начинает бить крупная дрожь. Джек подступает к ней, скрипят когти о камень пола, с шипением вырывается из глотки дыхание. Ребенок в корзине шевелится и тревожно всхлипывает.

– Я разорву тебя на части. И, пока ты будешь истекать кровью, съем твоего младенца.

Нейдж падает на колени, сгибаясь над корзиной, укрывая ее руками. Страх овладевает ею целиком, бесконечно. Джек делает еще шаг. Всхлипывания ребенка сменяются громким плачем.

«Теперь… теперь… – бьется в голове, – иначе будет поздно…»

Она вырывает из манжеты булавку и с силой вгоняет ее в запястье. Боль огненной стрелой пронзает ее, отрезвляя.

Мантикор замирает, удивленный.

– Я… – с трудом поднимает голову женщина, – заплатила вам, Рипперджек.

Молчание повисает в пещере, даже младенец затихает, испуганный. Нейдж поднимается на ноги.

– Я знаю, что ваша пища – страх. Вам не нужна людская плоть, чтобы насытиться. Вы убиваете, чтобы страх жил в сердцах людей. Младенцев, которых подносят вам, вы принимаете потому, что с ними идет благоговейный ужас подносящих. Но этот ужас – не настоящий, ведь они знают, что подношение удержит зверя от нападения. Я же дала вам истинный страх. За себя и за этого ребенка.

Она смотрит прямо в огромные золотые глаза.

– Вы довольны, сэр?

Джек запрокидывает голову и издает протяжный, раскатистый рык. Спустя мучительно долгие мгновения женщина понимает, что он смеется.

– Правду говорят: истинный повар не тот, кто в совершенстве знает вкус еды, а тот, кто в совершенстве знает вкус едоков. Ты великолепна, Нейдж Тинсоу, твоя слава хоть и дурна, но правдива. Я принимаю твою плату. Твоя дочь будет дома сегодня к вечеру.

Женщина низко кланяется, стараясь скрыть слезы облегчения.

– Спасибо, сэр! Спасибо вам…

– Иди, – рычит мантикор, – не позволяй себе обмануться. Я не помог тебе, я лишь заплатил за твой труд.

Нейдж кивает и, подхватив корзину, пятится к выходу. Джек отворачивается, возвращаясь к шкафу.

– Стой, – властный рык останавливает Тинсоу, словно замораживая ее изнутри. Она медленно оборачивается. – Как ты смогла родить в себе истинный страх, если знала, что я не стану убивать ни тебя, ни младенца?

Нейдж не находит в себе сил взглянуть на чудовище.

– Я не знала. Я хотела в это верить, когда выходила из дома, но не смогла сохранить веру, переступив этот порог.

Удовлетворенный рык эхом отражается от каменных сводов.

– Воистину, для людей неведение – величайшее из благ. Теперь иди. И никогда больше не приходи сюда.

– Но, дорогая моя! Я прошу тебя – подумай еще раз. Ты представляешь, что будут говорить люди?

Рандсакса Иль, старшая сестра Нейдж, говорит, не прерывая своего вязания – обычного для нее занятия в последние годы. Нейдж занята младенцем – она держит бутылочку, которую тот сосет с привычной жадностью.

– Развод для женщины твоего положения недопустим. К тому же, как ты рассчитываешь найти нового мужа с этим ребенком? Да и работа – кто из этих богатых джентльменов знал, что именно ты готовила те замечательные блюда, которые прославили поварскую чету Тинсоу? Тебя не возьмут главным поваром просто потому, что ты – женщина.

– Оставь это, сестрица, – наконец отвечает Нейдж, – Все уже решено. Я не могу жить с мужчиной, который продал собственную дочь. К тому же у меня есть, кем его заменить.

– О! У тебя есть на примете богатый вдовец?

– Боюсь, что нет. Он сирота, и за душой у него ни гроша. Но этот мужчина был дарован мне Всевышним, и отказаться от него было бы преступлением против Вышней Воли.

Рандсакса морщится, выражая так крайнее недовольство.

– Ты слишком привязываешься к нему. Он может не пережить этой зимы.

Нейдж качает головой и улыбается ребенку.

– Он переживет. Дважды он должен был покинуть этот мир и дважды спасся. Нет, смерть не скоро придет за ним, Ранди.

Сестра сокрушенно вздыхает.

– Я слышала, вы совершили таинство крещения. Как священник назвал его?

– Джекфри, – улыбается Нейдж.

Рандсакса озабоченно цокает языком.

– Плохое имя. Плохое. Не нужно тебе дразнить его, дорогая моя.

Нейдж Тинсоу молчит – она должна молчать. Никто не узнает, что у дверей церкви жуликоватого вида громила сунул ей записку. Всего три слова было в ней.