Клэр Норт - Пятнадцать жизней Гарри Огаста

Ленинградское отделение клуба «Хронос», к моему удивлению, располагалось не в одном из великолепных домов старой части города, а в небольшом, скромном здании, которое находилось за еврейским кладбищем.

– Ольга, – представилась женщина-вахтер. – А вы, должно быть, Гарри? У вас неправильная обувь. Не стойте на пороге, входите!

Ольге было пятьдесят девять лет. Она немного сутулилась. Ее длинные седые волосы доходили до талии. Должно быть, когда-то она была настоящей красавицей. Теперь же казалась карикатурой на женщину. Все двери, выходящие на лестницу, вымощенную зеленой плиткой, были плотно закрыты.

– Это для тепла, – пояснила Ольга.

Был март, и хотя погода стояла холодная, снег на улицах уже начал таять, покрываясь ноздреватой серой коркой. Лед с крыш уже почти сошел, но снег на них еще оставался – зима отступала неохотно.

– У меня есть виски, – сказала Ольга, жестом приглашая меня сесть на стул, стоящий перед электрическим камином. – Но я бы на вашем месте выпила водки.

– Что ж, водка так водка, – сказал я, с облегчением устраиваясь на мягком сиденье.

– Вы говорите по-русски с восточным акцентом. Где вы его приобрели?

– В Комсомольске, – ответил я. – Несколько жизней тому назад.

– Вам лучше говорить с западным акцентом, – с упреком заметила моя собеседница. – Иначе люди начнут задавать вопросы. И еще ваша обувь – она слишком новая. Вот, держите.

В ее руках блеснуло что-то металлическое, и мне на колени упала терка для сыра.

– Вы что, раньше никогда не бывали в России? – с удивлением спросила Ольга. – Вы все делаете неправильно!

– По русскому паспорту – ни разу, – признался я. – Раньше я приезжал сюда с американским паспортом, с британским, с швейцарским, с немецким…

– Это все не то. Ну, давайте же, работайте!

И Ольга указала взглядом на терку, давая понять, что с ее помощью мне следует сделать мою обувь более соответствующей окружающей обстановке.

– Извините, – выдавил я, глядя, как Ольга устраивается напротив меня с бутылкой водки без наклейки и двумя стаканами пугающих размеров. – Я ожидал, что в местном отделении клуба будет более многолюдно. Где все остальные?

– Несколько наших спят наверху. А Маша развлекается с очередным молодым человеком. Я лично этого не одобряю. К сожалению, нынешняя молодежь не умеет строить серьезные отношения. Сейчас все не так, как в прежние времена.

При упоминании о прежних временах в глазах Ольги промелькнуло мечтательное выражение, но она тут же опустила веки и, разливая водку, продолжила меня отчитывать.

– Ваши волосы отвратительны, – заявила она. – Как вы называете этот цвет? Морковный? Вам надо немедленно покраситься в другой.

– Я собирался…

– Документы, по которым вы сюда въехали, сожгите!

– Я их выбросил…

– Вам следовало не выбросить их, а сжечь. Сжечь, понимаете?! Приезжая сюда, вы не должны создавать нам проблем. Народу в клубе совсем мало, но бюрократии столько, что с ума можно сойти!

– Извините за вопрос, но каков статус Ленинградского отделения клуба «Хронос»? – поинтересовался я. – В последний раз, когда я сюда приезжал, в самом разгаре была гласность, но сейчас…

Моя собеседница презрительно фыркнула.

– Клуб, – сказала она, с каждом словом пристукивая донышком бутылки по столу, – находится в дерьме. В добрые старые времена всегда находились такие, кто старался пробиться в руководящие органы – хотя бы для того, чтобы у тех, кто рождается здесь, были друзья в судебной системе. Но теперь… Они без конца ноют: «Все слишком ненадежно, Ольга. Что бы мы ни делали, чью бы сторону ни принимали, мы в любом случае становимся жертвами чистки, а потом нас расстреливают. Так что все напрасно. Если мы не попадаем под чистку в тридцатые годы, это происходит во время войны, а если не во время войны, то при Хрущеве. Нам все это надоело». Вот ведь мерзкие, никчемные создания! У них нет стойкости, вот в чем дело. То и дело канючат: «Мы хотим жить хорошо, Ольга. Мы хотим увидеть мир». Я им говорю: «Вы же русские. Вы можете прожить сотню жизней и не побывать во всех уголках вашей родной страны!» Но они меня даже не понимают. – В голосе моей собеседницы звучало неприкрытое презрение. – Они, видите ли, не хотят тратить время и силы на жизнь в родной стране и эмигрируют. А когда рождаются снова, им опять требуется нянька, которая бы за ними присматривала! Жалкие слизняки.

Я невольно вздрогнул от очередного сильного удара дном бутылки по столу.