Светлана Кузнецова - Метро 2033. Дворец для рабов

– Религия – зло, – сказал Тим.

– Я думаю так же. Однако люди, слабые духом, всегда искали, ищут и будут искать утешения у кого-нибудь всемогущего и невидимого. Большинство рядовых бойцов говорят, будто хотят стать командирами, но по факту предпочтут не брать на себя ответственность, а служить под началом идеального лидера, добросовестно исполняя его распоряжения и не задумываясь ни о чем.

Тим пожал плечами. Разговоры о прошлом всегда увлекали его, но сейчас для них не осталось времени. Колодезов это понимал, потому сказал:

– Поскольку здесь тоже немало дел, нам явно не до столицы, но я не говорил бы с тобой сейчас, если бы не допускал, что ты можешь оказаться прав.

– Ого! – прокомментировал парень.

– Процентов десять дам, что ты действительно можешь наткнуться на некий цветущий град на холме… тьфу, будь неладны подобные ассоциации. А вот в остальных девяноста тебя попросту убьют; и хорошо, если не выведают подробно о местоположении поселка.

– Я ничего не скажу, – пообещал Тим.

Колодезов невесело усмехнулся.

– Молод ты еще, максималист, вот и утверждаешь, не подумав. В молодости мы все герои, а потом, как оказываемся на больничной койке хоть раз в жизни, мозги быстро становятся на место. Уверен, будто сможешь выдержать пытки?

– Уверен.

– Ты хоть раз обдирал кожу?

– Кто же не получал подобных царапин? – начал Тим, но его снова перебили:

– Не маленькую полоску, посущественнее: всю руку или ногу, или и то и другое вместе? Потом можно резать по мясу, кожи лишенному, – несильно, не так, чтобы погиб. Или вот пытка лишением сна – очень хорошо действует. И это я еще не вспоминаю о разного рода химии. Там, правда, не все просто, как может показаться: нужен сведущий дознаватель, чтобы словесный поток, который сам человек сдерживать не в состоянии, направить в нужное ему русло. Однако полагаю, в Москве такие специалисты найдутся. На крайний случай всегда остаются средневековые методы: дыба, кнут, иглы под ногти.

– Прекрати! – Тим поморщился. Ни идиотом, ни адреналиновым наркоманом он не являлся, а потому не собирался с пеной у рта доказывать, будто Колодезов его не напугал. И уж точно не намеревался отрицать возможность этих самых пыток. Люди везде разные. Добряков, готовых помочь, среди них – единицы, если вообще есть. Все преследуют свою выгоду, просто для кого-то она материальна, а для кого-то нет.

– Я не отступлю, – еще раз взвесив все за и против, сказал Тим.

– Вижу, – кивнул Колодезов и крикнул конвоира.

Когда Тима вели по коридору, обоняние бередили самые разные запахи: наваристой похлебки из грибного порошка, которого в сухпайках было еще много; макарон; кореньев, собранных возле болота; чая на травах и ни с чем не сравнимого куриного кубика – из запасов, сохранившихся с давних времен. Желудок, немедленно припомнив, что завтрак был безвозвратно пропущен, призывно заурчал.

– Не страдай, – пробурчал конвоир. – Ща тебя устрою, принесу поесть.

Новое место пребывания не отличалось простором. Карцер представлял собой комнатушку полтора на два метра. В дальнем левом углу стояло ведро для отходов жизнедеятельности, у правой стены валялся видавший лучшие времена спальник. Ничего больше здесь не имелось, и даже лампочка над дверью загоралась только по желанию тюремщиков – выключатель находился в коридоре.

– Н-да… – протянул Тим. – Дядь Вань, вы хоть меня в абсолютной темноте держать не будете?

– А ты, чай, боишься? – фыркнул тот, поглядел на хмурого арестанта и добавил: – Не баловал бы – не оказался бы здесь.

Пожалуй, ничто не способно так скоро свести человека с ума, как ничегонеделание. Недостаток информации – вот злейший враг, какой только может быть. Еще боль, но Тима, как он и предполагал, никто и не подумал вразумлять подобными методами. Первые часы, а то и дни он отсыпался. Стоящая в карцере темнота лишь способствовала этому, а вот когда организм насытился, а затем и перенасытился сном, началось самое неприятное.

Поначалу, занимая себя, Тим пробовал вспоминать обо всем, что слышал, учил и знал. Он декламировал стихи; пел – вначале про себя, затем во всеуслышание; пытался сочинять истории и играть в шахматы с самим собой. Раньше или чуть позже умственные нагрузки давали результат, и Тим забывался зыбкой дремой.

Отсутствие сновидений – верный признак усталости. Эту нехитрую истину Тим знал и раньше, но теперь в полной мере ощутил на собственной шкуре, поскольку теперь его мучили сны. В зыбких видениях он блуждал в кромешной мгле и никак не мог найти выход. Тоннели сменяли один другой, дышали, нашептывали что-то, обещая то вывести к богатству и счастью, чем бы оно ни было, то погубить. Они пели. Их мелодии захлестывали с головой, заставляли чаще биться или замирать сердце, смеяться или огорчаться. Иногда к Тиму присоединялся невидимый собеседник. Он всегда готов был поддержать разговор или затеять спор, но вот о чем именно – запомнить не выходило. А однажды Тим едва не попался твари с алыми светящимися глазами, с зубами, как у крокодила, и голым крысиным хвостом.