Рустам Панченко - Инвалид - 2

— Но, как?

Что-то сегодня очень много глупых вопросов звучит. Неужели он в самом деле думает, что я начну рассказывать историю моей жизни. Вначале нужно проработать легенду, а уже потом рассказывать ее всем желающим. Так что делаем умный вид и загадочное лицо.

— А вот об этом, я не могу рассказать. Вернее, смогу, но только отцу.

Даже развел руками в стороны, как бы показывая, что сильно сожалею, но ничего поделать не могу.

Даже не знаю, поверил он мне, или нет, но вопросы на этом прекратились.

— Сейчас главное решить, как будем спасать сестру?

Если до этого Мию сестрой называл только в уме, то теперь первый раз сделал это в голос. В груди потеплело. Видимо от осознания того, что я не одинок в этом мире? Или так хочется иметь семью? Нужно будет с этим разобраться. Но это будет позже.

Сейчас перед нами стоит задача, которая имеет высший приоритет. И хотя умом понимаю, что эта девчонка для меня такая же сестра, как я ее брат, но уверен, что нужно сделать все возможное для ее спасения. Нутром чувствую, что так правильно. Тем более, есть у меня подозрения, чьи уши выглядывают из этого дела.

На встречу с господином Ли, который, как выяснилось, оказался самым настоящим серым кардиналом на «приютившей» нас станции, шел с обреченной убежденностью. Никто не даст мне скидки на то, что я сын монарха. Да и вряд ли будет принято во внимание то, что до совершеннолетия мне еще очень далеко. Их отношение уже показало, что ради достижения своей цели они пойдут не просто далеко, а очень далеко. Вопрос только в том, какова их цель? В чем ее суть?

Нейросеть теперь постоянно работала в режиме ведения протокола. Вдруг что, будет хоть какое-то юридическое обоснование моих действий. Мол, не я первый напал. Я только защищался. Понимаю, что это паранойя, но что делать?

До особнячка добирался в сопровождении незнакомого офицера-порученца, который оказался не таким разговорчивым, как предыдущий. И под его взглядом, которым он постоянно сканировал меня до мозга костей, чувствовал себя, как приговоренный к смертной казни за жестокое убийство половины населения планеты. Интересно, он ко всем так относится, или это я ему так не понравился?

На этот раз меня не впустили под честное слово. Сопровождающий привел под двери кабинета «шефа», и, спасибо, что не втолкнул внутрь.

Однако, как мне показалось, он был бы не против придать мне ускорение своим ботинком сорок последнего размера.

Странный человек. Насколько помню, я его вижу впервые. Ничем обидеть, вроде бы, не успел. За что же он так озлобился на «мою светлость»? Хотя, кто их, этих военных, знает. Может там в голове тараканы устроили марш бросок в полной выкладке? Вот его и плющит.

Нервничал ли я? Переживал ли, в преддверии встречи, которая должна расставить все точки над ё? И да, и нет.

Говорю да, потом что не стоит лукавить хотя бы перед самим собой.

Однако это переживание было не настолько большим, как могло бы быть в подобной ситуации. Все в рамках нормы.

Понимаю, что эти люди наплевали на все дипломатические договоренности и решили взять за горло представителя другой державы.

Что можно ожидать от них после этого? Чести? Совести? Ой, не смешите мои тапочки. Люди, которые решились на захват члена дипломатического представительства, насколько понимаю, будут идти до конца. И боюсь, что это будет конец одного из нас.

— О, Халеа, мой мальчик! Хотя прошло меньше суток, я уже успел соскучиться по тебе.

Вот же человек. Это же нужно быть настолько лицемерной скотиной!

Извините за мой французский, но остальные эпитеты звучат еще покруче.

Настолько, что даже боюсь их озвучивать. И как можно улыбаться с таким выражением лица? По нему же видно, что будь его воля, то живым из этого кабинета я бы не выбрался никогда. Разве только вперед ногами.

— А знали бы вы, как часто я вспоминал наше общение…

Дальше пусть сам додумывает. И так намекнул больше, чем нужно для умного человека. Одно плохо — смастерить хоть чуток похожую на улыбку гримасу я не смог. Просто не хватило наглости. Или подлости.

— Проходи, пожалуйста, дорогой. Присаживайся.

И в слове дорогой почувствовалось неприкрытое уважение. Странно.

— Хотел выразить свое соболезнование в произошедшем. Это так неприятно…

Понимая, что опыта у него всяко побольше моего будет, решил не давать ему возможности заговорить себя до смерти.

— Это вы о вторжении ваших мордоворотов в мою каморку?