Андрей Стерхов - Последний рубеж

Чуда не случилось. Донесение о наличии неисправности с экрана не исчезло, по-прежнему издевательски мигало-подмигивало красным транспарантом. Неисправность, черт ее дери, оказалась не пустяшным сбоем.

Тогда уже, не мудрствуя лукаво, прошелся Влад по обвиненной в измене системе охлаждения. Обстоятельно, не торопясь, то и дело сверяясь с алгоритмом технического руководства, прошерстил параметры всех ее элементов. Точечно. Сверху донизу. А потом и снизу доверху. И так – два раза. К позору диагностической программы, а также к своему удивлению, перемешанному со злорадством в пропорции два к одному, дефектов не обнаружил. Не было никаких дефектов в системе охлаждения.

Вывод напрашивался сам собой, был он однозначным и тянул на откровение: накрылся медным тазом температурный датчик.

И тут уже – без вариантов.

Пометив самому себе, что вот оно, то самое место, где придется окопаться в полный рост, Влад немедленно сообщил о результатах анализа удачно подвалившему на смену Воленхейму. По всей, кстати, форме сообщил. Как оно это, по его разумению, новичкам всех времен и народов и предписано. Дескать, разрешите, сэр, доложить, пока зеваете? Есть доложить!

И доложил:

– Конвойное время – пять часов сорок восемь минут. Текущая точка маршрута – девяносто шестой километр Колеи. Зафиксированное состояние системы по Формуляру классификации событий – нештатная ситуация четвертого уровня с индексом неисправности три яйца 2387 полсотни девять. Анализ обнаруживает выход из строя температурного датчика ЭРТС-6 системы непрерывного контроля параметров двигателя ВТГ-137М универсального тягача КТК-НН-78У. Укладка резервного устройства данной спецификации в одиночном комплекте запасных изделий и приборов не предусмотрена. Доклад закончил.

Отбарабанил и, как положено, сделал соответствующую запись в бортовом журнале, аккуратно выводя каждую букву. А цифру – тем более. Стараясь, как говорят почтенные ветераны, истоптавшие на дорогах чужих миров не одну пару рифленых подошв, «для прокурора».

Курт Воленхейм, сорокадвухлетний рыжий детина, которого по понятным причинам в их пару назначили старшим, слушал доклад с таким видом, будто что-то понимает. А выслушав, почуял нутром, что «пришла – отворяй», и окончательно проснулся: засучил копытами, забарабанил веснушчатыми кувалдами по стеклопластику столешницы и пошел на чем свет стоит крестить нехорошими словами парней с Базы комплексного технического обеспечения. Парней – скопом, а их начальника Грэя Саймона, по прозвищу Грэй Карте Место, персонально. Крестил так, что аду стало жарко, и такие завороты, как «три-мудро-гадская звезда-пробоина» со «злобно-жгучим хурма-плодом», являлись самыми добродушными связками в извергаемом потоке.

Смешав с дерьмом Саймона, Воленхейм не успокоился, а, продолжая упражняться в построении многоярусных словесных конструкций, вынудил икать еще и всех высших менеджеров Всемирной Сырьевой, которым, по его глубокому убеждению, совершенно плевать, на каких развалюхах приходится ишачить мужественным парням из корпоративного конвоя. И до того себя раззадорил, что в запале собрался вызвать на Колею борт технической поддержки с групповым ЗИП-комплектом. Прямо сюда и немедленно. Вот так вот круто.

Обнаружив, что его заполошный начальник одной рукой заграбастал позорную, в двух местах стянутую грязным скотчем трубку микрофона, а второй потянулся к замусоленной тысячами нажатий клавише прямой связи с орбитальной станцией, Влад хладнокровно, как бы между прочим, просчитал расклад. Вслух просчитал. И загибая пальцы.

Составление служебного донесения по форме МК № 128 – раз, ожидание подтверждения – два, отправка заявки в Базу КТО – три, сбор ремонтного расчета – четыре, тягомотина процедуры отдачи официального распоряжения на проведение ремонтных работ в соответствии с разработанным, согласованным и утвержденным сетевым графиком устранения неисправности – пять.

Дальше – больше.

И по той причине, что от рождения не тморп, – уже на другой руке.

Раз – это получение расчетом оборудования на складе, два – доставка его на аэродром, три – сбор экипажа, четыре – погрузка и наконец, пять – предполетная подготовка.

По этому нехитрому раскладу – обе ладони сжаты в кулаки – выходило на все про все как минимум два с половиной эталонных часа. А если приплюсовать сюда время на всенепременную раскачку и обязательную бюрократическую волокиту, считай, что и все три с четвертью. И тут уже пыжься не пыжься, потей не потей, но чисто физически до ночи никак не успеть. А ночью… Вы же еще помните, сэр, что ночью летать нельзя? Или, виноват, вылетело из головы от тряски?