Максим Субботин - Сердце зимы

– Тихо-то как. – Один из северян поравнялся с ней, держа меч наизготовку. – Не по душе мне такая тишина.

Миара кивнула.

Дорф осторожно уложил Банрута на мешковину.

– Дымом не пахнет, – принюхиваясь, сказал другой.

Дорф поднес ладонь ко рту и трижды прокричал филином. Все затаились, вслушиваясь в тишину. Но та осталась пустой.

– Надо посмотреть, – сказал кривоносый северянин. В его голосе звучала растерянность.

– Я с тобой, – поддержала его таремка. Состояние Банрута казалось ей стабильным, сидеть подле него необходимости нет.

– Разведите костер, – сказал Дорф соплеменникам. – И посматривайте по сторонам. Вдруг появится кто-то из своих.

Вдвоем они быстрым шагом припустили вниз по склону – туда, где зажатый с двух сторон каменным лесом должен был ожидать их лагерь. Увиденное лишило обоих дара речи: тяжелые монолитные камни громоздились друг на друга, образуя непроходимую преграду. Она была такой высокой, что верхний край терялся в быстро сгущающихся сумерках.

Дорф что-то пробубнил в бороду, бросился к завалу, точно готов был разобрать его руками. Миара же с отчаянием выискивала хоть одну лазейку, сквозь которую удалось бы проскользнуть на ту сторону. Темнота размазывала камни, скрывала щели между ними.

– Скальд… – прошептал северянин. Его руки бессильно повисли.

– Они ушли… – Миара то ли спрашивала, то ли утверждала. Впервые за последние дни ей хотелось, чтобы кто-то взял происходящее в свои руки, чтобы не надо было ни о чем думать и ни о чем беспокоиться. Закрыть глаза, глубоко вздохнуть, а потом открыть – и чтобы все стало, как надо.

Так она и сделала, только кругом ничего не изменилось.

– Ушли, – твердо сказал Дорф.

Миара благодарно улыбнулась ему.

Возвращались они медленно. Что сказать остальным? Что путь назад закрыт? Каменный заслон не поддастся. Можно попытаться перебраться через него, но если этого до сих пор не сделал никто с той стороны, то на это есть причина. Впрочем, отчаиваться еще рано. Утро может принести новые ответы. Должно принести!

Раш принюхался. Ветер с юга принес густой аромат копченого окорока, щедро приправленного запахом костра.

Карманник не зря устроился на ночлег неподалеку от спуска с вершины – тонкой тропы, намного круче тех, по которым они с северянкой взбирались на последнюю третью гряду холмов.

Позади, у подножия гряды, раскинулась снежная пустошь, такая белая, что лунной ночью светилась мириадами искр. Редкие кедры-охранники да небольшая полоса остроконечного соснового леса нарушали гармонию одиночества северных просторов. Нигде ни огонька, ни случайного путника, ни разбуженного голодом зверя.

Но нюх никогда не предавал Раша.

Он украдкой оглянулся на Хани: девчонка, как ни хорохорилась, уставала и спала крепко, всегда свернувшись в какой-то нечеловеческой позе с коленями чуть ли у самого лба. Рядом, как дозорный, дремала ее кобыла.

Обе спали беспробудным сном.

А ветер продолжал приносить ароматы копченостей. Раш подобрался ближе к самому краю вершины и заглянул в темноту. Недалеко, может, в полусотне шагов вниз, над пологим склоном холма стелился дым. Помня про найденную накануне выкопанную пещеру, карманник почти не сомневался, что в пути найдет еще одно убежище. Можно сказать, нашел. Те ли это дуболомы, что рассыпали часть золотого песка в свою предыдущую ночевку, или другие? Можно гадать, а можно узнать.

Он проверил кинжалы, затем глянул на Хани – не проснулась ли? Девчонка продолжала мирно сопеть, закусив нижнюю губу, как ребенок. Оставлять ее одну было неразумно, но еще менее разумно позволить кому-то тащиться у себя за спиной.

Раш начал спуск – осторожно, стараясь не шуметь и еще больше стараясь не упасть. Ноги ставил мягко, а вес тела переносил постепенно, опасаясь оскользнуться. Не удержишь равновесия, грохнешься – и будешь кувыркаться до самого низа, считая ребрами все камни на пути. Чем ниже он спускался, тем крепче становился запах окорока. Когда до цели осталось с десяток шагов, Раш пригнулся, внимательно прислушался. Из округлой дыры, скрытой за расколотым надвое стволом кедра, доносился шепот. Теперь становилось понятно, почему света, который еле-еле пробивался на поверхность, не было видно сверху – его скрывало изуродованное дерево.

Карманник сглотнул вмиг ставшую горькой слюну. Язык, на котором общались незнакомцы, был ему до боли знаком. Но эта речь, эти слова не должны звучать в землях Севера.