Максим Субботин - Сердце зимы

В комнате за дверью обжилась теснота. Стены под потолком чернели, перепачканные сажей, из щелей свистел ветер. Стол, сундук для клади, кровать – все точно в крестьянской халупе. «Не зря жрецов Эрбата считают самыми праведными праведниками», – подумал Многоликий, поймав взглядом мужчину в алых одеждах служителя Хаоса. Лоб жреца схватил обруч с гранатовой слезой, руки пихали в дорожную суму нехитрый скарб.

Услыхав щелчок, мужчина повернулся, взглядом ощупал мальчишку и будто бы расслабился. Лицо служителя уродовал страшный ожог, как если бы ему не посчастливилось попасть под удар раскаленной железной перчатки. Над правым глазом остались следы двух пальцев, на щеке – отпечаток третьего.

– Мы пришли за благословением Хаоса, служитель, – блеклым голосом соврал Многоликий.

– Нынче праздничная ночь на дворе. – Как ни пытался жрец напустить умиротворенный вид, его взгляд метался из стороны в сторону. – Боги приходят в Северные земли, когда наступает черед таять снегам. Нет нужды нынче испрашивать благословения в храмах. Боги слышат смертных, коль помыслы их чисты.

Он покосился на дверь за спиной нежданного гостя, тень скользнула по его лицу. Многоликий еще раньше услышал позади кряхтение Саа-Роша, которому голод и страх не мешали всюду совать свой нос. Наверняка жрец углядел его и теперь прикидывал, что за чудная пара посетила храм: толстяк, одетый не по северной моде, и сопляк, которому хватило наглости тревожить божьего слугу.

– Уж не ересь ли слышится в твоем голосе, жрец? – Многоликий говорил ровно, ничем не выдавая своего настроения. Он давно усвоил урок, что нет ничего страшнее каменного лица собеседника. Неизвестность – сестра ужаса. – Мой почтенный родитель пришел в великой скорби и умоляет тебя попросить для него благословения Хаоса.

Саа-Рош снова раскашлялся, что-то недовольно пробубнил в ответ – слова его перемежались бранью. Жрец отступил, лицо его сделалось бледным. Многоликий про себя пожурил леди Катарину за то, что навязала ему толстяка. Он мог прекрасно справиться и без него, жирная свинья только путался под ногами и, как сейчас, норовил все испортить.

– Кто вы? – спросил служитель, рука его метнулась куда-то в складки мантии. Обратно ладонь вернулась с кинжалом, который жрец выставил вперед.

«Да он нас ждал!» – мысленно присвистнул мальчишка. Интересно, что скажет госпожа, когда прознает об измене. Он не сводил глаз с Саа-Роша все время пути: если бы толстяку достало храбрости предупредить кого-то, он не смог бы передать вестей незаметно. Хотя дасириец только то и делал, что трясся от страха. Значит, предатель завелся либо в Замке-на-Пике, либо рхельский царь не сдержал слова. Многоликий счел оба варианта равноценными.

Глядя, как волнуется лезвие в руке жреца, мальчишка покривился. Он знал десяток способов лишить его кинжала еще до того, как жрец поймет, что остался безоружным. Но Многоликий не торопился. Что за интерес играть коту с мышью, если она даже не противится?

– Именем Хаоса, – как-то неуверенно начал мужчина, – священный огонь спасет меня и защи…

Мальчишка метнулся вперед. Сорвался с места, как атакующая добычу змея. Только одно движение, безоружное, но не менее опасное. Клинком стала рука, сложенные вместе большой и указательный пальцы – острым ему наконечником. Точный удар в кадык… и глаза жреца округлились. Он с шумом раскрывал рот, не находя спасительного глотка воздуха. Кинжал был позабыт, скрюченными судорогой пальцами служитель драл горло – от ногтей оставались белые полосы, что тут же алели, надувались кровью.

Многоликий знал, как справиться с оружием, как обойти противника. Когда мальчишка видел, что соперник ему по зубам, он заводил игру – неторопливо изводя соперника страхом, наносил удары – достаточные, чтоб причинить боль, но не слишком глубокие и не смертельные. Говорили, что у Народа драконов несколько раз в год проводили бычий турнир, когда несколько опытных воинов сходились в клети вместе с раззадоренным вепрем. На потеху толпе они кололи зверя пиками, пока тот не истекал кровью. Братья Послесвета звали таких смельчаков «мясниками», убийцы чтили свое ремесло, но всегда умерщвляли с первого удара. Кодекс запрещал терзать жертву, по той же причине убийцы старались избегать использовать яды.

А Многоликий любил запах агонии и никогда не отказывал себе в удовольствии довести жертву до безумия. Но, едва дело доходило до колдовства, он забывал об играх – в другой жизни довелось слишком дорого заплатить за свою беспечность, когда судьба свела его с та-хирским чародеем.