Максим Субботин - Сердце зимы

Многоликий поправил накидку, нетерпеливо ерзая в седле. Саа-Рош, подгоняемый угрозой, забрался на лошадь. Пока они проходили через портал, разумнее было спешиться; теперь же, достигнув выхода из радужного тоннеля, можно снова заседлать коней.

Только с третьей попытки толстяк взобрался на животное. Лицо его пошло пятнами, на трясущихся щеках разлился багрянец. Многоликий гадливо скривился. Он видел перед собою не человека, а откормленного хряка, которому так и подмывало пустить жир. Мальчишка не понимал, что заставляет людей так без меры набивать свое брюхо. Наверняка дасириец и отросток свой не видит за пузом, когда по нужде ходит.

Многоликий пришпорил лошадь.

Они прибыли в Берол впереди сумерек. Многоликий и раньше бывал в Северных землях. Правда, было то давно, в другой жизни, о которой мальчишка не любил вспоминать. Пожив в роскошно убранном Тареме, он смотрел на Север совсем иначе. Убогие домишки, будто сложенные наспех, грязные улицы и вонь, как из выгребной ямы. И люди такие же: мужики все угрюмые, женщины – высокие, точно сосны, не знающие о белилах для лиц и ароматных маслах. Многоликий едва успел отвести лошадь в сторону, когда дверь одного из домов отворилась и здоровенная баба выплеснула прямо на дорогу содержимое ночного горшка. Сзади послышался хохот Саа-Роша. «Дай мне повод выпотрошить тебя», – подумал Многоликий и повернул коня.

– Мы разыскиваем храм Хаоса, госпожа. Не подскажешь ли путь? – спросил он молоденькую девицу, волосы которой перехватила разноцветная лента.

Многоликий владел северным наречием почти в совершенстве, как и языком шайров, и путаной речью эфратийцев. Общая речь Эзершата родилась из речей шаймерцев. После того как великая Шаймерия пала, остатки ее жителей расселились по всему материку, занимая островки земель, пригодные для жизни. Прошли десятки лет, речь дасирийцев приобрела свои оттенки, рхельцы стали говорить на иной лад; народ Дракона, иджальцы, даже та-хирские пираты – все они вышли от шаймерцев. Потому-то речь и звалась «общей» – как бы ни менялись говоры, корни брали начало из одного источника.

Девушка указала путь и предложила гостям Северных земель взять нарядных лент. Многоликий дал пару медяков и, получив ленту, повертел ее в руках. Мимо, распускаясь гомоном и смехом, пролетела стайка ребятни: на рукавах их кафтанов трепались точно такие же ленты. Мальчишка так же повязал и свою. Дасириец, что старался держаться на расстоянии, зашелся кашлем и принялся сетовать, что вот-вот схватит простуду.

Многоликий не удостоил спутника ответом. Он считал Саа-Роша свиньей, а с животными станет разговаривать только идиот. Хотя вряд ли госпожа Катарина обрадуется, узнав, что бывший советник свалился в мертвое царство раньше срока.

В храме Хаоса пахло, точно в коптильне. Дасириец пуще прежнего заныл, что голоден. Он съежился, втянул голову глубоко в плечи и семенил за Многоликим нехотя, точно шел на плаху. Стены храма, сложенные бурым камнем, тянулись вперед, упираясь в алтарь. С расшитых гобеленов грозно глядел сам владыка Хаос: вот он застыл фигурою, охваченной огнем, а вот его пламенное лицо взирает на смертных прямо из извергающегося вулкана. Многоликий не глядел по сторонам – в прошлой жизни он отрекся от всех богов.

Народа в храме нет: и час поздний, и праздничная ночь. Северяне почитали богов всеобщим весельем на улицах Берола.

Над алтарем, в широкой раме червонного золота, плясал мозаичный пламень. Стекло всех оттенков красного играло в свете множества факелов, и могло даже показаться, что огонь живет. Алтарь – гранитную багряную глыбу – покрывал кусок черного шелка; поверх ткани расположилась чаша с маслом и целая череда свеч самого разного размера и формы.

Многоликий скосил взгляд на Саа-Роша – бывший советник мигом бухнулся на пол у алтаря, припал лбом к ткани, зацеловав клок, словно сиськи молодой девки. Мальчишка не стал бить лживых поклонов, только сунул палец в чашу, принюхиваясь, – масло пахло хвоей.

Прошло немного времени, Саа-Роша пробубнил все молитвы, какие только знал, а никто из служителей не спешил выйти к путникам и, как полагается, послать вопрошающим благословение. Многоликий повертелся, обошел алтарь и велел дасирийцу заткнуться, снова пригрозив отнять язык. Когда толстяк умолк, тишину в храме нарушали лишь размеренная трескотня свеч и факелов да шум шаркающих ног, раздававшийся откуда-то справа. Мальчишка пошел на него, очутился перед дубовой дверью, из-под которой выбивалась полоса света. На двери пристроилась кованая замочная скважина. Недолго думая, Многоликий выудил из-за рукава отмычку – тонкую, легко гнущуюся палочку, увенчанную крюком. Отмычка вошла в расщелину, пара легких нажатий пальцами – и замок поддался.