Иван Банников - Источник

А ещё я ненавидел наших учёных, которые формально должны были мне подчиняться, но на самом деле творили всё, что им вздумается, пользуясь тем, что я совершенно не разбирался в методах и инструментах их работы. И поэтому я никогда не мог понять, действительно ли они с утра до вечера пытались докопаться до сути происходящего или просто умело имитировали деятельность, прикрывая пустой вознёй с приборами и образцами свою лень и научную беспомощность.

Да, чуть не забыл, я ведь и рабочих ненавидел за то, что они торчали тут как бельмо на глазу, и толку от них было столько же. То есть ноль. Вообще никогда не мог понять, зачем их прислали в таком количестве. Бурить было нечего, добывать тоже. Охотиться было не на кого, и грабить и мародёрствовать тоже было некого и негде. Была б моя воля и если бы позволяли технологии, я их всех поместил бы в какую-нибудь волшебную камеру, где они провалялись бы недвижимые и не увеличивающие расходы экспедиции вплоть до того редкого момента, когда в них возникла бы настоящая нужда.

А так они всё время бесцельно слонялись по лагерю и его окрестностям, пожирали запасы привезённой еды, постоянно нарушали режим неконтактности с туземцами и всячески подрывали дисциплину и порядок среди всего персонала. В общем, всеми силами раздражали меня и иногда доводили до белого каления.

И если поначалу я увлёкся полётами в разные концы планеты, чтобы не видеть соплеменников, а заодно чтобы познакомиться с вверенным мне хозяйством, то уже через пару недель однообразные пустые ландшафты убили на корню всё желание выбираться за пределы лагеря. Облетев для галочки всю планету и осмотрев каждый из зелёных кругов, в дальнейшем я крайне редко покидал наш основной лагерь, разбитый на краю одного из оазисов.

Ямухв оказался жестоким раскалённым адом, заполненным надоедливым песком, сухим воздухом, разрывающим горло и лёгкие, и глубочайшей тоской. Здесь никогда не происходило ничего интересного. Раскалённый день сменялся жаркой ночью, времена года колебались от невероятного пекла до терпимого зноя. С завидной ритмичностью и регулярностью раз в пять суток с запада налетали песчаные бури, на несколько часов заполняющие атмосферу песком и пылью. Когда буря уходила, рабочим наконец-то приходилось отвлечься от праздного времяпрепровождения и хоть ненадолго заняться делом, очищая засыпанный лагерь от песка. Оазис избавлялся от многометрового слоя песка самостоятельно, каждый раз доводя ботаников до исступления и научной экзальтации.

Так что мир мне достался негостеприимный, убогий и до ужаса скучный. А поскольку я всегда считал себя человеком приземлённым и сильно далёким от науки, то периодически появляющиеся малозначительные открытия оставляли меня равнодушным и только ещё больше усиливали ненависть к технарям и очкарикам, которые занимались чем угодно, кроме главного задания – за долгие месяцы они так и не удосужились выяснить, откуда, чёрт возьми, берётся пресная вода, питающая оазисы. И почему эти пятна жизни располагаются в рамках такой строгой правильной схемы.

Замеры с орбиты и на земле установили, что расстояние от центра одного оазиса до центра другого составляло ни много ни мало, а именно сто двадцать два километра и шестьсот семь метров. Сами оазисы выстроились в две параллельные линии юго-запад-западного направления: одиннадцать в южной и пятнадцать в северной.

Диаметр круга жизни составлял в точности шестьсот три метра. Как объясняли мои яйцеголовые, именно такую максимальную ширину круга жизни мог поддерживать источник драгоценной воды. Которая, кстати, тоже лилась не как попало, а строго в количестве один литр в минуту. Настолько строго, что многомесячные измерения водотока одного из источников показали отклонение всего в несколько сотен молекул. Что в моём понимании означало ничто.

По заверениям бесполезных учёных, растительно-животный состав во всех биологических сообществах оказался абсолютно идентичным. Настолько идентичным, что все растения и животные определённых видов фактически являлись точнейшей копией друг друга. Как будто кто-то взял и намеренно клонировал каждый кустик, каждое дерево и каждую летающую или ползающую тварь.

Но на этом перечень странностей не исчерпывался. Даже невооружённым взглядом можно было увидеть, что все деревья в оазисе располагались в строгом шахматном порядке, чтобы максимально плотно смыкать густые кроны с жёсткой внешней листвой, формируя таким образом сплошное, непроницаемое для палящих лучей укрытие. Благодаря этому внутри оазисов становилось умеренно жарко и хоть немного влажно.