Рус Агишев - Зеленый фронт (СИ)

— Ой не спроста все это, — чуть не по бабьи запричитал старшина. — Леший его задери! Да и Андрюху толком то не слышно и не видно. Так, братцы… Давайте-ка вспоминайте, кто и что за последние пару дней видел или слышал странного… Надо покумекать хорошо! А то, чую, что-то плохое идет…

Случай с поварихой всплыл в самую первую очередь.

— Помню, помню…, — пробормотал Голованко, отмахиваясь от говорившего. — Шла с ведрами, увидела что-то и начала орать, как резанная… Что там было, хрен его знает? Знаете же эти бабские росказни. О каком-то человечке орала. Говорит, прыгал и бегал! Ладно, еще что?

Вдруг один из бойцов полез за пазуху и что-то вытянул на свет.

— Вот, сегодня только нашел у дерева, — проговрил он, вытягивая ладонь. — Сначала хотел выкинуть, а потом решил ребятишкам отдать.

Между пальцами лежал совершенно обычный патрон от советской винтовки. Золотистые бока, острая головка, четкий ободок — все было обычным, кроме… Само тельце патрона было пронизано крошечными, с игольное ушко, отверстиями, из которых вылезали вездесущие корни.

— Вот это уже интереснее, — начал вертеть в руках эту мохнато-блестящую штуку командир. — Чтобы мне провалится на этом самом месте! Какая тонкая работа!.. Черт! К какому лешему работа! Ты, Микола, где его, говоришь, добыл? Там точно больше ничего не было? Можа еще пойти поглядеть?!

— Да, нет, командир, — отрицательно качнул головой боец. — Я там все сам на карачках пролазил… Думал ведь наши кто балуются! Может из ребятни кто-нибудь?

— Шибко тонкая работа, — проговорил в раздумье старшина, и так и эдак вертя патрон. — Нет, не они это! Тут что-то другое! Так, что еще есть странного?!

Собравшиеся, затягиваясь самокрутками, помалкивали.

— Тогда я добавлю чутка, — заговорил Голованко, устраиваясь по удобнее. — Вещи у людей пропадать стали… Все мелочи конечно. Я поэтому больно шум поднимать не стал… Кто-то тащит всякую мелочь! Ну там гривенник, заколку, кружку, вот смотрю патрон… Не ясно кому это все нужно? Что думаете?

— Точно ведь, зеркальце у меня кто-то тиснул третьего дня, — вдруг вспомнил Сергей, почесав голову. — Я когда заметил, еще подумал, что ребетня балуется… Ну, думаю, хрен с ней! Что мне жалко что ли!

— Так…, — протянул командир, вновь окидывая всех напряженным взглядом. — У нас определенно проблемы! Пока, конечно, непонятно, что это за проблемы и с кем… Но определенно они у нас есть! Черт!

— Черт! Бред какой-то! — дернулся оди из партизан. — Война идет, люди гибнут, а мы тут какие-то булавки ищем! Не стыдно, товарищи? Не пора ли бить фашистов? Или под женскими юбками лучше, теплее, веселее, да и приятнее?! А?!

Все, за исключением старшины, виновато опустили глаза. В воздухе повисло молчание.

— А ты нас не попрекай женскими юбками! — не стерпел такого обвинения командир. — Чай вместе с нами сидишь! И это не женские юбки! А жены и матери бойцов и командиров доблестной Красной Армии, кровью которой ты нас попрекаешь! Мы не прячемся от войны! Куда от нее, окаянной, спрячешься! Бельма то свои открой или не понимаешь что кругом твориться?! Какая к лешему борьба с немцами? Пока мы не разберемся со своими проблемами, за пределы лагеря ни ногой! Все надеюсь ясно! Только разведка и еще раз разведка! Поняли! Тогда пошли по делам!

После этого разговора старшина еще долго не мог успокоиться. Он еле сдерживался, чтобы не встать и заорать на весь лагерь.

— Женскими юбками меня попрекать вздумал, поганец? — с трудом сдерживал он себя. — Значит, за бабами мы прячемся? Сволочь! Герой! Меня, пограничника, старшину, трусом назвал? Трусом?! А ты иди-ка повоюй!.. Да и с кем? Пятеро, нет шестеро бойцов в строю… Остальные бабы, дети да раненные, что я с ними навоюю. Людей только за зря положу! Эх!

Сопя от огорчения, он полез в кобуру и вытащил маузер. К этой затейливой машине он испытывал искреннее уважение, наверное поэтому возня в сним его всегда успокаивала.

— Да уж…, — бормотал он, любовно разбирая его на составные части. — Вот я понимаю машина. Сказка, а не машина!

Пальцы нежно гладили рукоятку, к которой пристал небольшой листочек. В памяти в это время всплывали картины его юности, когда он, восторженным солдатиком, воевал против белогвардейцев. Взор затуманился. «… С еле пробивающимися усиками, боец Третьего кавалерийского полка имени… стоял на вытяжку перед отчитывающим его командиром. В потертой кожанке, пролетарского цвета штанах, тот казался ему чуть ли не богом или, по крайней мере всемогущим человечищем. Его губы изрыгали какие-то слова, знатные усы при этом смешно подпрыгивали, но Голованко ничего этого не замечал. Взгляд его был прикован к вороненному металлу мазера, которым командир полка лихо размахивал».