Марат Чернов - Почти всё о зомби

Право, несложно одним точным ударом ноги или руки на время оглушить и дезориентировать зомби, но очень непросто в течение боя, который может продолжаться целый час, увернуться от его зубов или грязных ногтей, под которыми тоже хватает смертоносных микробов. После этого боец был обречён. У каждого инкубационный период проходил по-разному: у кого-то быстрее и безболезненнее, у кого-то дольше и мучительнее. Но в итоге они все присоединились к армии зомби. А вот он, Ефим «Кувалда» Молич всегда выходил сухим из воды, хотя на его теле можно было видеть следы не от одного укуса. В каком-то смысле его тело было открытой книгой множества жестоких боёв, ведь в соперники ему часто доставались далеко не «медляки», а довольно быстрые, сильные и злобные зомбари, потому что братья Хильштейны никогда не задумывались о таких вещах, как несоответствие весовых категорий и соотношение сил. Их интересовала только прибыль – золото и драгоценности, которые лились к ним рекой. Молич был необходимым сотрудником в их бизнес-компании, он мог победить почти любого зомбаря, а мог по тайному сговору и лечь под него без всяких сомнений. Бойцов на ринге не отдавали на растерзание живому мертвецу, даже если тот одержал верх в рукопашной схватке, отчего многие ошибочно считали вступление в ряды гладиаторов не настолько опасным, чтобы не попытаться на этом хоть разок неплохо заработать.

Хильштейны знали один секрет, который известен любому владельцу казино – шарик всегда займёт нужную ячейку на колесе игровой рулетки. Иногда Ефим задумывался о том, что он и есть тот самый шарик на «чёртовом колесе» его работодателей, и вёл с ними сложную игру, вытягивая за свою работу как можно больше, но при этом так, чтобы не восстановить их против себя. Жадность всегда сильнее, а Хильштейны были жадны и скупы до невозможности, и поэтому Молич старался не переходить грань, за которой его будущее было скрыто завесой плотного тумана.

Чтобы заработать больше баллов в свою пользу и свести на нет урон по его репутации после последней вспышки ярости, Ефим постучал в перегородку, отделявшую кузов от кабины, и обратился к незнакомому похитителю уже более смирно и покладисто:

– Эй, если ты там… Послушай, я не знаю, кто ты и зачем ты это сделал, но, кто бы ты ни был, Хильштейны не простят тебе моего похищения. Я – их лучшая беговая лошадка, а ты стащил её прямо с ипподрома. Подумай, как они теперь будут себе деньги зарабатывать? Уверен, за тобой уже выехал конвой на мотоциклах, вся их свора, весь клан.

Молич прислушался, но за перегородкой было тихо, кроме всё того же глухого рокота двигателя. Однако какое-то внутреннее чувство подсказывало ему, что его слова услышаны, и он продолжил:

– Не знаю, что у тебя на уме, но, может, мы сумеем договориться? Только для этого нам надо действовать сообща и быстро. Ты слышишь меня? – крикнул Ефим, снова с силой стукнув кулаком о перегородку.

Внезапно взревел мотор, и машина резко тронулась с места, так что Молич еле удержался на ногах. Он быстро присел, прислонившись к стенке, и сделал это вовремя, потому что грузовик, видимо, начав развивать довольно высокую скорость, сделал крутой поворот. Лампочка на потолке погасла, и Молич снова оказался в полной темноте. Неожиданно спереди раздался удар, сотрясший весь корпус машины, затем несколько ударов чуть слабее. Похоже, грузовик наткнулся на какую-то преграду, во что-то врезался или что-то снёс, причём несколько раз, но не сбавил ход. Ефима мотало из стороны в сторону, и он беспомощно распластался на полу, чтобы получить как можно меньше ушибов от соприкосновения со стенами металлического кунга грузовика.

Машину трясло и кидало в стороны ещё минут двадцать, пока наконец она не замедлила ход и не остановилась. Снова загорелась лампочка. Спустя несколько секунд с лязгом приоткрылась створка двери, и чья-то рука швырнула на пол к ногам пленника какой-то предмет, после чего снова захлопнулась. Молич с удивлением увидел, что это был большой молот на длинной толстой рукояти. Дар похитителя, подкинувшего ему не что иное, как кувалду, был поистине символичен. Это было его любимое холодное оружие, которое он использовал на ринге в боях против зомби и благодаря которому он и получил своё прозвище. Орудие, способное ненадолго вывести живого мертвеца из строя, но не способное его убить. Орудие, разрешённое правилами ближнего боя устава Хильштейнов.

Неужели это всё-таки были они? Неужели жадные толстосумы придумали для него какое-то новое дьявольское испытание, чтобы разнообразить игру на ринге и привлечь к ней ещё большее число игроков?