Виктор Тюрин - Цепной пес самодержавия (СИ)

"Вот оно как, господа".

Только я так подумал, как подпоручик громко и звонко крикнул: — Начинайте!

Я выстрелил прямо в центр груди капитана и, больше не обращая внимания на хриплый вскрик и заваливающуюся на спину фигуру, перевел ствол на графа. В руке у того уже был револьвер, но он тут же застыл, оказавшись достаточно благоразумным для того, чтобы вскинуть оружие, — понимал, что все равно не успеет… И все же даже в этот момент не обошлось без бравады. Поняв, что проиграл, зло и нагло ухмыльнулся мне в лицо. Я покачал головой.

— Ты не только подлая сволочь, Бахметьев, да еще, оказывается, метишь в убийцы.

— Не тебе говорить о морали и нравственности, Богуславский! Твои руки по локоть в крови моих товарищей по оружию! Это ты приговорил офицеров, героев войны, к смерти! Ты, кровавый палач…!

— Хватит демагогии. Становись к барьеру.

Ему не хотелось умирать, но он пересилил свой страх и пошел, но, не дойдя до места, остановился. Ему мешало агонизирующее тело капитана, о котором как-то все сразу забыли. Граф замер, и не сводил глаз с тела до тех пор, пока оно не дернулось в последний раз, а затем не замерло в неподвижности. Я видел, как он побледнел, а затем хриплым голосом, не поворачивая головы, бросил своим слугам приказ: — Чего рты раззявили! В экипаж его! Живо!

Встав к барьеру, поручик попытался улыбнуться, но это ему плохо удалось, улыбка вышла настолько кривой, что могло показаться, что он вот-вот заплачет. Он не хотел умирать, но при этом старался изо всех сил держать себя в руках. В чем я не сомневался, так это в том, что он прямо сейчас воззвал к богу, а может и к дьяволу, чтобы тот сохранил его грязную душу. Любой ценой. Пришла моя очередь усмехаться.

— Что страшно, Бахметьев?

Он видно хотел что-то сказать в ответ, но передумав в последнюю секунду, сжал губы так, что они побелели. Молодой подпоручик, с бледным, растерянным лицом, медленно подошел и встал на свое место, комкая от волнения перчатки. Похоже, дуэль уже перестала казаться ему местом проявления воли и храбрости мужественных офицеров.

"Хотя, может быть этому мальчику крови еще не приходилось видеть".

Какое-то время глаза Батюшкина перебегали от меня к Бахметьеву — Кречинскому и обратно, словно прося у нас разрешения дать ему сигнал, но в какой-то момент, решившись, он вскинул правую руку, а затем резко бросил ее, вниз, излишне громко крикнув: — Начинай!!

Выбросив руку вперед, я выстрелил. На месте левого глаза графа образовалась черная дыра, а в следующую секунду его тело глухо шлепнулось в кроваво-грязную жижу, разбрасывая брызги. Не успел он упасть, как к нему кинулись слуги с истошными воплями: — Ой, батюшки! Да как же это?!

Подпоручик какое-то время, в явном замешательстве, смотрел на труп графа, потом медленно, словно нехотя, зашагал к телу. Лакеи, скинув шапки, упали на колени прямо в грязно-снежное месиво, плача и по-бабьи горестно воя. Батюшкин, подойдя, с минуту неподвижным взглядом всматривался в лицо мертвеца, потом тряхнул головой, словно избавляясь от какого-то наваждения, бросил взгляд на меня, но сразу отвел глаза в сторону. Его губы задвигались, шепча молитву. Когда он трижды перекрестился, я посчитал, что правила приличия соблюдены и, подойдя к ним, спросил: — Надеюсь, вы не откажете подвезти меня до города?

Взгляд, которым меня прямо ожог подпоручик, можно было считать вызовом на дуэль, но слова так и не были сказаны, а после нескольких мгновений полных тяжелого и злого молчания последовал его кивок головой. За всю дорогу так и не было сказано ни одного слова, если не считать горестных причитаний слуг над телом своего хозяина.

По поводу последствий я не сильно волновался, зная о положительном отношении Николая II к дуэлям, который считал, что подобное решение проблем должно повысить моральные качества в офицерской среде. Зато скорость реакции родителей Бахметьева на дуэль стала для меня неожиданностью. Я знал, что его отец богат и влиятелен, но попасть к государю без предварительной записи не каждый министр сможет.

Уже на следующий день, возвращаясь, после тренировки, домой, меня перехватил курьер от государя с приказом немедленно прибыть во дворец.

"Почему курьер?! Неужели что-то случилось?!".

Приехав, я попросил в приемной доложить обо мне государю и тут же, от одного из адъютантов, я вдруг узнаю причину вызова: несколько часов тому назад у государя побывала группа придворных во главе с камергером двора Его величества графом Бахметьевым — Кречинским. Мне захотелось выругаться.