Виктор Тюрин - Цепной пес самодержавия (СИ)

— Вы нужны мне здесь!, — но тут же понял, что противоречит сам себе, поморщился и спросил. — Зачем вам это? Впрочем, зачем я это спрашиваю? Ведь ответ на этот вопрос я как-то уже получил от полковника Пашутина. В ответ на предложение возглавить мою охрану, он ответил так: на мое место (в разведке) нет желающих, не говоря уже об острой нехватке профессионалов своего дела, а на место начальника охраны найдутся сотни желающих. Где мне надобно быть? Так и вы.

Какое-то время мы молчали, потом он сказал: — Бог вам судья, Сергей Александрович. Идите.

Не успел я миновать караульных у ворот, как вдруг неожиданно увидел подпоручика Батюшкина. Судя по его белому, застывшему лицу он явно замерз, поджидая меня. Увидев, он быстро подошел ко мне и сказал: — Приношу вам свои самые искренние извинения, господин Богуславский! Мне ничего не было известно о том, что произошло в семье капитана Волина. Граф рассказал нам совсем не то… Знаете, я бы так и оставался в неведение, если бы не вызов к Его императорскому величеству. Для меня это урок на всю жизнь! Я вот что хочу сказать… и пообещать. Сегодня в Офицерском клубе я всем расскажу о подлости Бахметьева — Кречинского!

— Не боитесь, что вас вызовут на дуэль?

— Я офицер, сударь! Честь имею!

Он резко и четко приложил руку к козырьку фуражки, затем по-уставному повернулся и зашагал, прямо держа спину и придерживая левой рукой шашку.

"Пойду и я. Навещу раненого".

Переступив порог больничной палаты, я, чтобы не нарушать традиции, сразу спросил: — Ты как?

Несмотря на свой бледный вид, он заставил себя усмехнуться: — Неплохо. У тебя как дела?

— Это не я лежу на больничной койке, а значит, мои дела лучше, чем твои. Кстати, у меня для тебя подарки. Держи. Вот тебе газета с некрологом одного графа.

Кривясь от боли, он неловко взял газету левой рукой, потом несколько раз пробежал глазами по странице, пока не нашел нужное место. Прочитал некролог один раз, за ним другой, и на его лице разлилось удовлетворение. Осторожно положил газету на кровать, потом поднял на меня глаза: — Даже не знаю, как могу тебя отблагодарить, Сергей. Ты так много сделал для всей нашей семьи, что…

— Забудь. Вот тебе еще один подарок, — и я положил на газету пачку денег.

— Нет! Убери! Я и так должен тебе по гроб жизни! Убери их…

— Примешь. Если не тебе, то твоим родителям они понадобятся. Пусть свозят в Крым Гришку и Таню. Вчера мне довелось разговаривать с твоей матушкой, и она мне поведала, что у твоего брата после ранения появились проблемы с легкими, так что свои возражения оставь при себе, а сам подумай о родных. И еще. Насчет своей службы не волнуйся. Тебе дадут отпуск по ранению, и выпишут деньги.

Какое-то время мы молчали, потом Валера неожиданно сказал: — Знаешь, Сергей, тебя мне, наверно, сам господь бог прислал.

Его слова заставили меня внутри усмехнуться и подумать о том, что услышав подобные слова, император получил бы дополнительное подтверждение моему мистическому происхождению, но вслух сказал:

— Не думаю, а теперь извини, Валера, мне надо идти.

Но стоило только мне подняться с табуретки, как он воскликнул: — Ты мне только скажи: как он умер?

— Ему было страшно. Очень страшно, поверь мне, — несмотря на то, что это было только полуправдой, эти слова не вызвали внутри меня отторжения. Ведь я только не сказал всей правды.

— Мне бы очень хотелось увидеть глаза этого мерзавца перед смертью, но теперь хотя бы я могу это себе представить.

— Выздоравливай, Валера!

Пашутин, услышав, что я получил разрешение царя ехать с ним в Швейцарию, неожиданно отреагировал бурным всплеском веселья, что на него не было похоже.

— Ты так не радуйся, я ведь еще не все сказал. Со мной поедет личная охрана. Рота гренадер и две пулеметные команды. Кстати, едем мы не в международном вагоне, а на бронепоезде. Это так, для большей безопасности. И, вообще, скажи мне спасибо, что с нами едет только рота. Ведь когда мы с государем начинали разговор об этой поездке, он что-то начал говорить о дивизии, которую был намерен послать вместе со мной.

Пашутин несколько секунд удивленно смотрел на меня, а потом начал даже не смеяться, а ржать, как застоялый жеребец. Наконец, спустя какое-то время, он успокоился, но при этом все же не преминул осторожно меня спросить: — Что, разговоры об охране серьезно были?

— Нет. Это была шутка. Теперь рассказывай, во что ты хочешь меня втравить?

— Хочу тебе предложить поехать со мной в качестве… циркового атлета.