Виктор Тюрин - Цепной пес самодержавия (СИ)

— Через полчаса.

— Хорошо.

Нетрудно было догадаться, что Мартынов получил важную информацию, которую боится показывать ее царю. Он очень боялся совершить еще одну ошибку. Сейчас у него положение было настолько шатким, что один неверный шаг, и он мог сам оказаться записанным в мятежники. Еще одно высказанное недовольство государем и…

Несмотря на короткий сон, я чувствовал себя бодрым и свежим. По дороге, я смотрел по сторонам и пытался понять, как народ реагирует на вчерашние события, но судя по всему, столица без всякого напряжения вернулась к привычной жизни. На улицах шелестели метлами дворники, звонко закричали мальчишки-газетчики, перекрикивая торговцев развесного товара, зашумели рынки, на улицах стучали копыта лошадей и ревели моторы машин. Наверно было больше читающих газеты людей, желавших узнать, что вчера произошло, да встретилось несколько группок людей, которые судя по обрывкам фраз, обсуждали вчерашние события.

Солдаты, стоявшие у ворот, при виде подъезжавшего автомобиля, насторожились, но стоило мне выйти, сразу расслабились. Поручик Дворецкий, один из офицеров батальона Махрицкого, высокий, атлетически сложенный мужчина, большой приверженец вольной борьбы, при виде меня вытянулся точно перед большим начальством, затем четко отдал честь. При этом его физиономия стала хитрая-хитрая, а в глазах прыгали смешинки. Мы были неплохо знакомы и даже пару раз мерялись силой в спортивном зале.

— Здравствуйте, Павел Дмитриевич. Сегодня вы на внешней охране?

— Здравия желаю, ваше высокоблагородие! Ой, не признал вас, Сергей Александрович!

— Шутить изволите, господин поручик?!

— Рад бы, вот только спать очень хочется. Как проклятый всю ночь караулы обходил!

Вот вы, в отличие от меня, совсем неплохо выглядите. Нежились, небось, в теплой постельке…

— Извините, поручик, — перебил я его. — Меня, похоже, заждались! Вон уже руками машут!

Дворецкий автоматически обернулся, потом повернулся ко мне и усмехнулся: — А я-то думаю, что этот жандарм у дверей торчит! Даже мысль закралась: может нашу службу проверяет. Все! Больше не смею вас задерживать! Идите!

Подойдя к Мартынову, я ожидал объяснений, но вместо этого он мне сунул в руки папку.

— Читайте, Сергей Александрович! Что непонятно — объясню!

На трех листа были напечатаны фамилии людей, разбитых на два столбца. 109 и 21.

— Матросы и офицеры?

— Да. Столько на данный час арестовано и находится под следствием. Смотрите дальше.

Отложив списки в сторону, я приступил к чтению следующего документа. В нем офицерское тайное общество было уже разбито на группы по принадлежностям к родам войск, частям и подразделениям. Быстро пробежав глазами списки, я понял, что основу общества составляли морские офицеры, но даже не это было главным, а другое — около половины из них являлись офицерами императорского гвардейского экипажа, которым командовал великий князь Кирилл Владимирович. Я поднял глаза на Мартынова. Теперь мне была понятна причина его нежелания, являться под грозные очи самодержца российского. Я усмехнулся.

— Свиты Его Императорского Величества контр-адмирал, великий князь Кирилл Владимирович. Думаете, к нему ниточки ведут, Александр Павлович?

— Вы так спокойно говорите об этом, Сергей Александрович, что мне только этому остается удивляться.

— Что вы так осторожничаете? Это только косвенная улика, причем никак не указывающая на прямую причастность великого князя к мятежу.

— Еще бы мне не осторожничать, ведь меня вчера на совещании и так виноватым во всех грехах сделали. Если бы не вы…

— У вас все, Александр Павлович?

— Нет, — тут он на секунду запнулся и при этом автоматически поморщился, что говорило о том: ему не сильно хотелось сообщать мне эту новость, затем продолжил. — Группа жандармов, посланная по адресу, пришла арестовать капитана первого ранга, а там — труп с простреленной головой. Все бы ничего,… если бы не его предсмертная записка. Возьмите и делайте, что хотите! Говорю сразу: о ней ни в каких официальных документах не упомянуто!

Я взял половинку оторванного листа бумаги, на котором неровными буквами было написано следующее: "Грех тяжелый я взял на душу, грех предательства. Сколько мог, сдерживал себя, пытаясь доказать себе, что поступаю правильно, но Бог видя неправедное дело покарал убийц. Я, один из них, решил, что не достоин больше жить. Дав клятву, я не могу назвать имен, поэтому скажу только одно: бойся государь родной крови. Прощения не прошу, ибо деяния мои не могут искупить вины моей ни перед Богом, ни перед людьми".