Игорь Сафиуллин: 90 последних лет

На многие километры вперед простиралась сырая травяная степь, а редкие перелески желтых берез и рощицы багряных кленов исчезая у туманного горизонта только усиливали ощущение ее бесконечности. Все вокруг дышало глубокой осенью, январские дни были все как один наполнены серыми низкими облаками, сыростью и промозглым ветром.

Среди черных прямоугольников полей, по которым деловито расхаживали грачи, которые больше не улетали на зимовку, и беспокойно прыгали воробьи, десяток человек с трудом тащили плуги, распахивая землю для начала посева кукурузы. Если впереди расстилалась степь, то за их спинами высился страшноватый черно-оранжевый лес, угрюмо смотрящий в затылки тысячами непроницаемых глаз. К общему ощущению промозглости добавился мелкий дождь, покрывающий все вокруг блестящим слоем мелких капель. Люди дрожали, кашляя и кутаясь в цветные драные пуховики, и ругали дождь изо всех сил. Но делать нечего: чтобы прокормиться, работать в поле нужно было круглый год. Один из них, зло посмотрев на окружающих, процедил:

– Когда уже все это закончится?! Столько лет мы ковыряем эту грязь ради нескольких початков кукурузы! Придя на это место, мы ждали, что жизнь станет легче!

– Захотел легкой жизни – иди в бандиты, – ответил ему молодой черноволосый парень невысокого роста с темными глазами и линией упрямо сжатых губ на кругловатом, рыхлом лице. Он тащил плуг особенно ожесточенно, ноги в истоптанных сапогах еле двигались из-за налипших кусков грязи, а плечи оттягивало старое самодельное ружье. Отложить оружие даже во время работы теперь не решался никто.

– Заткнись, Риф, – сказал его сосед – Все давно уже на пределе сам знаешь. Сколько можно так жить? Неужели мы так и подохнем, цепляясь за клочок земли и озираясь в страхе на этот чертов лес? – Дрожащий человек остановился пар из его рта выходил в такт тяжелому дыханию, красные от холода руки сжались в кулаки.

Парень, счищая комья липкой грязи с сапога о блестящий лемех плуга, едва посмотрел на его. – Цени, что имеешь, Влад… Какие у тебя еще варианты? Если не в бандиты, то попытай счастья в старых городах, только сам знаешь, оттуда еще никто не возвращался.

– Хорош собачиться, пошевеливайтесь, скоро стемнеет! – надтреснутым голосом окрикнул их древний старик, сидевший на краю поля рядом с ветхой повозкой. Это был Наиль, глава их небольшого поселения – десятка скромных домиков в кольце гнилого частокола, зажатых между лесом и степью где-то в долинах бывшей Болгарии. Он родился незадолго до Катаклизма, и вся его жизнь была бесконечным полуголодным путешествием по этим долинам, наполненным постоянным ожиданием смерти. Шесть лет назад Наиль вместе с кучкой таких же оборванцев обосновался в этом уголке, далеком от торговых путей и других поселений, в надежде, что они сумеют избежать набегов многочисленных местных банд. Расчет оправдал себя, жизнь стала длиннее, но не легче. Единственным светлым пятном в ней стала его семья, и особенно сын – Риф. Он как будто рос вопреки всему, всегда болезненный и слабый, с самого детства возделывал землю, работал по дому, ухаживал за больными. Как и все остальные, он часто испытывал злость и отчаяние, терпел голод, дрожал от страха при виде медведя и волка, но тем не менее откуда-то черпал силы, словно впитывал их из черной земли. Сейчас ему было уже двадцать пять, Риф обзавелся красавицей-женой – Мией, маленьким сыном Ариком и во всем поддерживал своего старого отца.

Думая о том, что было и что будет, старый Наиль отвлекся и не сразу заметил отделившиеся от северного края леса мохнатые силуэты.

– Волки, мать их, волки! – закричал он, одновременно судорожно копаясь в содержимом тележки в поисках древней двустволки. Наконец среди мешков и тряпок мелькнул отполированный десятками лет приклад и патронташ с несколькими патронами.

За последние десятилетия, потеряв своего главного врага, дикие звери смогли вернуть себе власть и уверенно теснили остатки человечества, нападая не только на одиноких путников, но и на караваны и даже целые поселения. Волки, и медведи, крупные кошки, росомахи, дикие собаки, кабаны, – даже обезьяны теперь водились в этих местах в огромных количествах. Более мягкий климат нового мира, словно сухой хворост брошенный в костер, с невиданной прежде силой позволил разгореться яростной борьбе миллиардов живых существ за право на жизнь и продление своего рода.