Александр Нагорный - Грегорианец. Четвёртый [СИ]

— Заплати, бездельник! — успел крикнуть, не останавливаясь слуге, который поднёс универсальный коммуникатор к прозрачному планшету хозяина и выдвинулся вслед за своим господином на скоростном лайтфлае.

— Тоже мне благородный, трусливая тварь! — сплюнул вгорячах Дартин, бросаясь, в свою очередь, на так и оставшийся на площадке свой потрёпанный лайтфлай. — Ещё и благородный. Кусок урода.

Однако юноша оказался слишком слаб, чтобы перенести такое потрясение. Не успел пробежать и десяти шагов, как в ушах у него зазвенело, голова закружилась, кровавое облако заволокло глаза, и он рухнул среди пешеходного рукава, не переставая кричать:

— Тварь! Тварь! Тварь!

— И действительно, жалкая тварь! — проговорил хозяин, приближаясь к грегорианцу, стараясь лестью заслужить доверие парня и обмануть его, как цапля обманывает улитку.

— Да, ещё и трусливый, — прошептал юноша. — Но зато она — необыкновенна и просто великолепна до умопомрачения!

— Кто она? — недоуменно переспросил трактирщик.

— Лигетта, — проговорил Дартин и вторично упал без сознания.

Грегорианец не придал значения их нейроимплантам, завуалированным и не поддавшимся сканированию его сетью, несомненно лучшей, дарованной когда-то Великим Императором отцу Дартина для передачи сыну. Принадлежавшей правящему дому, способной на многое, если подходить к делам с умом. Тактические и информационные базы шли полным комплектом, но об этом обстоятельстве отец никогда не упоминал.

— Ничего не поделаешь, — вздохнул хозяин. — Двоих клиентов я уже упустил. Зато могу быть уверен, что этот пробудет несколько дней. Одиннадцать сотых кредита я все же заработаю.

Мы знаем, что одиннадцать сотых полноценного имперского кредита это все, что оставалось в доступе Дартина.

Хозяин рассчитывал, что этот юноша проболеет одиннадцать дней, платя по одной сотой в день, но он не звал своего молодого гостя. На следующий день Дартин поднялся в пять часов утра, самостоятельно спустился в холл, попросил достать ему кое-какие инъекции, точный список которых не открывал никому, к ним добавил хорошего вина и какго-то редкого грегорианского масла. Самостоятельно лечил свои многочисленные раны, сам менял повязки, делал инъекции не допуская к себе никого. Вероятно, что благодаря подготовке и великолепных свойствах своего организма к регенерации, а также имперской нейросети высочайшего уровня, и благодаря отсутствию врачей Дартин, в тот же вечер поднялся на ноги, а на следующий день оказался совсем здоровым.

Но, расплачиваясь за вино, то единственное, что потребил за весь день юноша, соблюдавший строжайшую диету, тогда как обслуживание лайтфлая, по утверждению хозяина, поглотило в три раза больше средств, чем можно предположить, считаясь с его раритетом, Дартин обнаружил пустой счёт. Карта памяти с посланием, адресованным Лау Велю, исчезла.

Сначала юноша искал её тщательно и терпеливо. Раз двадцать выворачивал карманы и обшаривал контейнеры одежды, снова и снова проверял свой дорожный кофр. Но, убедившись окончательно, что всё исчезло, пришел в такую огромную ярость, что чуть снова не явилась потребность в вине и покое с потреблением инъекций, ибо, видя, как разгорячился молодой гость, грозит в пух и прах разнести всё в этом заведении, если не найдут его карту памяти, хозяин вооружился дубиной и призвал слуг, администраторов, всех свободных от смен.

— Где, дери его с болтом, карта с моей рекомендацией! — неистово кричал Дартин. — Найдите мне его, торпеду в сопло без прогрева! Или я насажу вас на рельсотрон, как инсэктоидов!

К досаде, некоторое обстоятельство помешало юноше осуществить угрозу. Как мы уже излагали, палаш его оказался сломан в первой схватке, о чем он успел совершенно забыть.

Это досадное обстоятельство не остановило бы нашего юношу, если бы хозяин сам не решил наконец, что требование гостя справедливо.

— А действительно, — произнес он. — Куда же делась карта памяти?

— Да! Именно такой вопрос на повестке! — согласился Дартин. — Предупреждаю вас: это информация для самого Лау Веля. Если пропажа не найдется, то он заставит найти, уж будьте уверены!

Эта угроза подействовала на хозяина, ведь после императора и кардинала имя господина Лау Веля, пожалуй, чаще всего упоминалось не только военными, но и гражданами содружества. Существовал еще, правда, некий отец, но его имя произносилось не иначе как шепотом: так велик казался страх перед «серым Адептом», личным другом кардинала Лау Гише.