Дмитрий Глуховский - Пост 2. Спастись и сохранить

Она и вся оказалась такой же скверно приспособленной к жизни за пределами Садового, как ее запястья и кисти. Плечи были слишком худыми, шея слишком лебединой, ключицы, скулы, грудная клетка — все кости казались такими тонкими, словно были сделаны из сложенной в пару слоев белой бумаги. Глаза были болезненно большими — как будто, взрослея, будущая Катя с детства сохранила их удивленными и распахнутыми.

Ни одна казачка не рассмотрела бы в этой чахоточной балеринке соперницу; там, по границам Московии, жили другие женщины — с волосами и нервами жесткими, как проволока. Запястья и бедра у них были как у московских мужчин, а мужество — вдвое крепче. Любая казачка могла бы эту Катю, эту прозрачную музу, только пожалеть.

Именно поэтому Лисицын, сам пограничный житель, поскобленный наждачной тамошней любовью, в будущую Катю не влюбиться не мог. В переливающемся барными огнями пьяном тумане он рассматривал ее прямую челку, ее волосы по плечи, ее зеленые глаза — и не мог отвести взгляд.

— Ты что, казак? — спросила она и засмеялась.

— Так точно, — сказал он. — А вы?

А она была действительно балериной. Служила в Большом, в кордебалете. То, что балерины тоже служат, Лисицына, военного человека, рассмешило и подкупило.

— Рядовым служишь, значит.

— Каждый рядовой носит в своем ранце маршальский жезл, — сообщила ему Катя. — А в твоем, кажется, семки?

И только тогда Лисицын перестал их лузгать.

— Ну так же ж… Они зато экологические, с Ростова привез. Ой, я тут все шкорками засыпал…

— Неужели даме не предложите, есаул?

— Сотник я, не есаул… Будешь, что ли, семечку? — растерялся Лисицын.

— Ну мы давай тебе место в ранце освободим, жезл, может, и влезет.

Она подставила свою неподходящую для этого руку. Он насыпал ей горсть пахучего подсолнуха.

— Свое производство? — поинтересовалась Катя.

— Та не… Своего у нас мед. У бати пасека.

— А медку-то нет с собой?

— Зря смеешься. Сейчас же ж каштановый идет, знаешь какой? А потом акации сезон будет, вообще с пальцами проглотишь. Я тебе в следующий раз привезу.

Катя улыбнулась.

— А говорят, что мужчины не любят строить далеко идущие планы.

Подкатил Кригов. Снял у Лисицына с губы прилипшую шелуху.

— Э, ну как так-то? Там у товарищей боеприпасы кончились, а ты тут… Ой. Здрасте. Простите. У сотника Лисицына самоволка. Военно-полевой трибунал ждет.

— Лисицын — это я, — объяснил Юра.

— А я Катя.

Так Катя из будущей сделалась настоящей.

Когда они с Криговым вышли курить, тот хлопнул Юру по спине со всей дури.

— Ничего такая. Катюша. В самый раз тебе, а?

— Ты с меня прикалываешься, что ли?

— В смысле?

— Она ж москвичка. Еще и с золотым кольцом. Это ж ты, брат, с московской пропиской родился. А у меня через три дня командировка кончится, и мне обратно до станицы кочумать.

— А вот ты женись на ней, к тебе как раз прописка и прилипнет! — посоветовал Кригов.

— Ты что? Я так не смогу, — сказал Лисицын. — Что ты, не знаешь меня, что ли?

— Шо, шо . Знаю тебя: дурак. Не сможешь.

— Та и на хрен я ей сдался. Балерина. Из Императорского балета! И я, лох.

— Тебе не надо, я тогда заберу! — предупредил Кригов.

— Ну слышь! — предупредил Лисицын.

Тут дверь снова хлопнула, и на пороге возникла Катя с папироской.

— Сотник Лисицын! — произнесла она. — Есть предложение. Предложение-челлендж.

Кригов прикурил ей. И Кригов же спросил:

— Какое?

— Завтра бал. Бла-бла-благотворительный. Бал завтра, а у меня нет партнера. Кавалера то есть.

Лисицын посмотрел на Кригова беспомощно.

— Как же у такой звезды может не быть кавалера? — спросил Кригов.

— Слетел, — ответила Катя. — Но я говорила не с вами. Сотник Лисицын! Вы выручите даму в беде?

— Я… Я не умею? — спросил у Кригова Юра.

— Я умею, — заявил тот.

— Я научу, — пообещала Катя.

— А где этот бал? — промямлил Лисицын.

— В «Метрополе».

— Это… Внутри Бульварного?

— Это рядом с Кремлем.

— Меня не пустят.

— Меня пустят! — вставил Кригов.

— Это я беру на себя, — сказала Катя.

Лисицын смотрел на нее растерянно, обескураженный ее веселым натиском.

Катя была хороша собой невероятно. Не «хороша собой» даже, а действительно прямо красива. Лисицын смотрел на нее испуганно, боясь глупым словом или неосторожным движением ее спугнуть. И зыркал грозно на Кригова, который не собирался оставлять их наедине, а рыскал вокруг, выжидая, пока Юрка оступится.