Дмитрий Глуховский - Пост 2. Спастись и сохранить

— Все! Прекрати истерику! Ты офицер или ты баба?! — рявкает на него Сурганов. — Я тебя как мог предупреждал! И так тебя предупреждал, и сяк, и наперекосяк!

— Ты ж мне ни слова не сказал про эту бесовскую молитву, или как это!

— А не слушать их говорил я тебе?! Кончить всех, кто в Ярославле выжил, говорил?!

— Та почему ж открытым текстом-то не сказал?! Мне твои эти намеки ста жизней стоили! Я их видел… Ты ж не видел их, а я видел!

Сурганов откидывается на спинку кресла.

— Я тоже в бинокль наблюдал. Так себе зрелище, согласен.

— Скоро и без бинокля все увидишь! Ты думаешь, они разбираться будут?! Камня на камне тут не останется! Думаешь, ты Государя свалишь их руками? И вас они всех пережрут, и друг друга потом!

— Вот ты какой тревожный, — хмыкает Сурганов. — А мы ведь и с тобой-то самим пока еще не разобрались. Как же так получилось, что все померли, а ты — тут? Как же ты не заразился?

— Как? — переспрашивает Лисицын; вопрос его выбивает из колеи. — Меня ж вырубили, я сознание потерял. Девчонка меня вытащила, невеста подъесаула Кригова. Не успел их наслушаться… Ты что, меня в предатели решил, гад? Ты — меня — в предатели?!

— Охолонись. При чем тут предательство?! Просто… Ведь если человек один раз этим заразится, — Сурганов заглядывает Лисицыну в глаза, — он ведь обратно выздороветь не может?

Лисицын ныряет под лед, баламутит студеную воду, пытается заглянуть в себя. Почему-то от сургановского вопроса ему страшно, но почему, он не знает. Не видно дна. В мутной густой воде маленькими искринками, оборванной рыбьей чешуей, плавают картинки, которые сохранила его память. А остальное непроглядно.

— Нет.

— А ты, братец, всех убрал, как я тебе сказал?

— Всех.

— А невесту криговскую?

Лисицын моргает. Хватается за голову. Вспоминает: после каждого провала он у нее на руках в себя приходил.

— Ее — нет. Она… Она от Кригова беременна, я… не смог.

— Эх, ты.

Сурганов качает головой разочарованно. Но Лисицын упорствует:

— Она глухая. Кто себе уши выкалывает, тот не заражается. Ну или если без сознания в этот момент… Когда эти рядом.

Полковник одну от другой прикуривает.

— Ну а как же тогда? Как просочилось?

— Господи! Да мало ли кто там с Ярославского поста зараженным на самом деле ушел! До того, как мы приехали! А ты знал ведь про это! Что ты стрелки-то переводишь?

Он вскакивает, но на Сурганова не нападает. Тот смотрит на него с сомнением.

— Выслушаешь, Лисицын? Пообещай не буянить. Оставьте нас, ребята.

Полковник кладет на стол пистолет, конвой нехотя покидает комнату.

— Я тебя и голыми руками, если надо будет… — шипит Лисицын.

— Ты прав, — перебивает его Сурганов. — Я знал, что там будет.

— Почему не предупредил?! Ни меня, ни Кригова?!

— Потому что Государь Аркадий Михайлович в это не верит.

— Как не верит? Что значит — не верит?

Полковник поднимается из-за стола, приближается к Лисицыну. Выбивает из пачки папиросу, предлагает ему.

— Считает, что это клевета на его отца. Что никакой темной темы не было. Что было вот — чудо. Что не мог его отец использовать по гражданским, по мирному населению такое дело. А следовательно, не использовал. А следовательно, этого ничего не было.

Лисицын берет папиросу. Сидит голой задницей на холодной коже дивана, прикуривает у Сурганова. Спрашивает пересохшим ртом:

— А это было?

— Ты уж сам, дорогой ты мой человек, реши, было это или не было. Потому что те, кто говорит, что это было, считаются изменниками. Ты за себя сам реши, я тебе подсказывать не буду.

— Я все это своими глазами видел!

— И успел рассказать уже кому-то, раз за тобой из Охранки посылали. Еле сбежал, да?

Лисицын дергается — кивает. Глотает дым. Как хорошо, боже. И сразу ясность такая в уме, такая четкость.

— Почему тогда не придумать было… оправдание?

— Потому что вокруг Государя есть людишки, которые под него стараются подкоп сделать. И под него, и под всю династию. Вот он и считает, что это они все выдумывают. Вы же, мол, своих собственных людей вот так, беспощадно, свой собственный народ, у вас же батюшка палач, вы же палаческих кровей, и династия у вас палаческая… Понимаешь, куда это все завести может, братец?

Лисицын садится прямо.

— Значит, заговор есть?

— Конечно, есть заговор.

Лисицын кивает: да, вот теперь похоже на правду.

— А разве он от отца не знал напрямую?

— Ну… Видимо, не знал. Ему тогда сколько было самому? Двадцати еще не было. Может, папаша планировал попозже рассказать, острую сердечную недостаточность не запланируешь. Ну и все. Так что теперь он чудотворец, и точка, и концы в воду.