Александр Тюрин - Флот судного дня [litres]

– Зефф сказал напоследок, что я там был, и эта инфекция, в виде исключения, меня не убила.

– На самом деле, там было много исключений. Одним из них были, действительно, вы, и звали вас тогда иначе, кстати. Инфекция поразила далеко не весь персонал станции. А уничтожил всех выживших корабль Атлантического Альянса «Адмирал Мэхэн».

Выходит, эту заразу принес на Землю, в самом деле, он. Вот такое осознание. Но ужаса пока не почувствовалось, вместо этого чувство приобщения к какому-то грандиозному плану усовершенствования жизни.

– И что, госпожа Бонакасси, пора переживать и каяться?

Однако вид госпожи Бонакасси, откровенно легкомысленный, и ее взгляд, лишенный какой-либо суровости, подсказывали, что дела не так уж плохи.

– Рвать остатки волос не надо, все прошло по извилистой, но неизбежной траектории. Специфическая исключительность вашего исключения была в том, что эта инфекция помогла вам выжить, даже когда вы оказались в вакууме. И я тоже была спасена – той самой заразой, точнее, структурой Омега, как она обозначалась в «Зефф Итернити». Но я не эвакуировалась на X128. Предала сама себя глубокому криоконсервированию и загрузилась в спасательную капсулу, ни на что не надеясь. Заряд аккумулятора мог обеспечить работу радиомаяка на тринадцать месяцев. Через год индийский корабль «Вимана» нашел меня.

– И вы не попали в карантин, госпожа Бонакасси?

– Ни одна лаборатория на Земле не смогла обнаружить во мне инфекцию, потому что «пассажиры» моего тела хорошо умеют маскироваться. Но это как раз входило в план Джейкоба Бонакасси, который и придумал комбинацию с моим участием. Он знал, что я по-особому живучая, с того времени, когда меня фактически убили на Юкатане; шаманы считают, что после такого выздоровления часть души все равно остается на одном из небес. Теперь должны вспомнить и вы, товарищ Воскресенский. Почему вы стали настолько особенным, что Джейкоб Бонакасси сделал на вас ставку?

«Товарищ Воскресенский» – с какого перепоя? Но перед внутренним взором Кида, точнее Кирилла Воскресенского – потому что Мануэл стер психопрограмму блокировки памяти и у него – стали в бешеном темпе проскакивать возвращенные воспоминания, настоящие.

У него не было «бывшей» и сына – военного гидрографа, у него не было никакого дедушки Кида. И срочную он служил не на подлодке, куда бы его из-за роста не взяли, а в морской пехоте, 61-й отдельной бригаде Северного флота. И заканчивал он не абы что, а Военно-морскую академию имени адмирала Кузнецова. И у него были за плечами долгая военная служба, две войны, входящие в цикл Третьей мировой, балтийская и черноморская, и доля в двух победах, два ордена, две дырки в теле – от осколка и пули. К которым на яхте «Валькирия» добавилась третья (ведь три – очень правильное число, аттрактор). Воинское звание капитана, кстати, третьего ранга. Все его настоящие родные уверены, что он погиб в системе Юпитера тринадцать лет назад. А он остался жив.

Сейчас Кирилл вспоминает бой в заросшей камышами пойме реки. Взрыв в тумане неподалеку от вражеского берега, когда палуба вдруг раскалывается под ногами, а металл горит и сечет все вокруг раскаленными осколками. Вспоминает дурноту, захватывающую и выворачивающую наизнанку его внезапно обессилевшее тело. Кровь, капающую с лица, шеи и груди на руки, превращающуюся в ручей, который несколько секунд спустя начинает вливаться в резко поднявшееся море. Оказавшись разом со всех сторон, оно душит его и рвется в его легкие.

Кирилл вспоминает и гигантскую давящую на мозги тушу Юпитера, похожую на разбухшего демона.

Многое бежало в голове, как бурный ледоход, и служба в морском спецназе, и биологическое безумие на орбитальной станции – внося такое смятение, что Кирилл едва совладал с чувствами. Так, медленно выдохнуть, плавно выдохнуть, и так до десяти раз, концентрируясь на сердце. Или у него их два? Собеседница подождет, похоже, сейчас им торопиться некуда. Почему он стал особенным? Да какая тут к черту особенность. Это на «Батавии» были особенные, то есть Избранные, сотня миллионов баксов на билетик не у каждого найдется. Но, может, дело в том, что он тот… кто не утонет. Никогда. Ни при каких обстоятельствах. То же самое свойство, что и у Ноя, и у Зиусудры, и у его предков по маминой линии, кормщиков и промысловиков, ходивших по холодным морям, от Груманта до Анадыря.

И сейчас вспомнилось, как он лежит, маленький, на слани в лодке, смотрит в хмурое дышащее влагой северно-русское небо и спрашивает у деда, тоже Кирилла, который исправно скрипит уключинами, торопясь к месту утреннего клева: «А мы не утонем?» А дед, который вчера принял лишку и плясал брейк, сейчас говорит совершенно серьезно: «Наших всегда Николай Святитель от Водяника спасает, никто еще не утоп, даже от торпедной атаки в войну».