Борис Сапожников - Будет кровь

— Будь проклят этот город, — уже громче добавил он. — Сожрал он нашего со старухой единственного сына. На войну малец не попал — повезло: прежде чем в возраст вошёл она кончилась. Но не сиделось ему на месте, дурашке. Наплевал на нас с матерью и уехал в город.

— И кем он там стал? — рискнул спросить я.

— Покойником, — мёртвым голосом ответил старик. Я понял, что на самом деле хозяин дома всё лет на пять-семь старше меня. Горе состарило его, согнуло спину, избороздило морщинами лицо, сделав из мужчины старика прежде времени. — Он связался с бандой Строцци — родич моей старухи был связан с Омертой, вот и втянул мальца в это дело. Дважды они приезжали к нам: сорили деньгами, пили, веселились. А на третий привезли тело…

Старик не выдержал, трубка вывалилась из пальцев. Он сжал их в кулак, уткнулся в него лицом. Я видел, как слёзы бегут по его небритым щекам, стекают за истрепавшийся манжет рубашки. Я молчал, ничего не говорил, ждал, когда старик возьмёт себя в руки.

Омерта — закон молчания, а заодно и преступная организация, опутавшая всю Исталию. Рэкет, вымогательство, похищение людей, грабежи и прочие прелести уголовной жизни — всё это по их части. Даже во время войны, когда с преступниками не церемонились, Омерта сохранилась, а после пополнилась голодными ветеранами, не желавшими работать за гроши, зато привычными к крови.

Те, кто похитил жену и сына Уэлдона были веспанцами, выходит, в Отравиле действует как минимум ещё одна банда. Вполне логично: раз они вербуют солдат по округе, значит, есть нужда в крепких парнях, хотя бы отдалённо представляющих с какого конца браться за дробовик.

— В городе идёт война? — осторожно спросил я, когда старик немного успокоился.

Он отнял руку от лица и принялся раскуривать трубку.

— Сейчас нет, — охотно сменил он тему. — Сейчас в Отравиле не протолкнуться от астрийских солдат. Приехал какой-то важный чинуша из самого Айзенштадта — имперский землемер или как-то так.

— Я думал здесь уже Исталия.

— А в Веспане думают, что здесь их земля, — пожал плечами старик, снова затягиваясь табаком из трубки. — Здесь же пустоши, фронтир, никого никогда не волновала граница.

— С чего же тогда сейчас начало волновать? Что изменилось?

— Да с того, что здесь пустошь, парень, — усмехнулся старик, правда, смешок вышел какой-то натужный, не было в нём и тени настоящего веселья. — Даже такие старики, как мы с женой, можем легко выживать одни на ферме. Где ещё такое возможно сейчас в Аурелии, а?

— Из Отравиля хотят сделать урб, — понял я. — И кто первым застолбит эту землю, тот и станет её полноправным хозяином. Но Веспане и Исталии не тягаться с Астрией — императору достаточно посмотреть в эту сторону, чтобы земля перешла ему.

— Может, и так, — пожал плечами старик, — не силён я в политике-то, парень. Знаю только, что от серых мундиров в Отравиле сейчас тесно на улицах, а Строцци с Рохо сидят тише воды ниже травы.

Конечно, армию бандиты боятся, как огня — не тягаться их солдатам с настоящими. Пускай даже многие из бойцов Омерты и этого Рохо тоже прошли горнило фронта, даже несмотря на это им далеко до регулярных войск. И все это отлично понимают, а потому боятся нос высунуть из своих нор, пока на улицах города ходят патрули.

Нашу беседу прервала хозяйка дома. Она вышла на крыльцо и несколькими весьма колкими фразами объяснила, что если мы оба сейчас же не отправимся обедать, то есть нам придётся остывшую еду. Греть её специально для лентяев, просиживающих штаны, она не собирается.

Спустя почти две недели, когда солнце начало припекать совсем по-летнему, я покинул ферму пожилой четы. До Отравиля пешком можно добраться меньше чем за час. Старик проделывал этот путь на своём грузовичке, однако снова в город он собирался в конце недели, когда на выходных будет самый лучший торг. Ждать ещё несколько дней я не хотел.

— И что ты там будешь делать, парень? — спросил меня на прощание старик.

Мы снова сидели на крыльце, как в первый день, когда я кое-как сумел выбраться из постели почти без посторонней помощи. Старик курил трубку, то и дело бросая в сторону виднеющихся на горизонте крыш Отравиля какие-то вороватые взгляды.

— Тоже хочешь, как мой малец, поискать там лёгкой жизни?

Я не стал рассказывать пожилой чете, кто я такой, хотя удостоверение детектива «Континенталя» бандиты Рохо отчего-то забить не стали. Для стариков я был кем-то вроде их погибшего в городе сына — очередным искателем счастья на кривой дорожке.