Александр Прост - Смерть цвета бейсик [litres]

Я проснулся от жужжащего звука. Сперва мне почудилось, что выпиливают проход в аквариуме, стоявшем в зале суда. Я хотел шепнуть, что это очень опасно, прокурор или судья могут заметить, да и конвоиры, вполне возможно, не до конца поглощены игрой. На следующем уровне пробуждения мне почудилось, будто машину вернули в складской терминал, и Ушаков откручивает панель, передумав отправлять меня.

— Здрасьте! — Сверху, с высоты метра в два, смотрело молодое веселое лицо, на лбу светился фонарик. — Полезли?

Я проверил в карманах деньги и чипы, осмотрелся вокруг, решая, что прихватить с собой, но, кроме обезболивающего и флакона антисептика, ничего не придумал. Выбравшись наверх, я помог прикрутить на место панель, и мы полезли, словно в головоломке, расчищая путь, сдвигая кубики упаковок утеплителя. Наконец показался просвет, сквозь распахнутую створку была видна курящая голова еще одного молодого. Он показал нам большой палец и поманил к себе. Я, вслед за парнем, выпустившим меня, спрыгнул на асфальт, совсем забывшись со сна. Боль ударила в ногу и ребра так, что потемнело в глазах и с трудом удалось не вскрикнуть.

— Русскую прошли, — парень прикурил напарнику и качнул головой в сторону домика с бело-синим флагом, — казахскую вам лучше ногами.

Водители были похожи друг на друга, молодые ладные парни. Невозможно угадать, который из них эстет, а который музыкальный патриот.

Стояло раннее, но уже теплое утро. Всюду, насколько хватало взгляда, лежала плоская как стол степь. Только в одном месте, далеко, едва различимо, дымилась зеленью полоска леса. Под прямым углом к дороге разбегалась струной полоска двойного решетчатого забора с колючей проволокой поверху. Метрах в пятидесяти впереди над пограничным пунктом бился черный с золотом флаг казахского имарата. Все четыре ряда поразительно разбитой дороги между пропускными пунктами были забиты стоящими машинами, по крайним — фурами, в большинстве беспилотными, по средним — легковушками.

— Счастливо, — и решил все-таки спросить: — границу без проблем прошли? Сканер?

Водитель ухмыльнулся и раздавил окурок в пыли:

— Одна морока с этой электроникой — вечно барахлит.

Идти было отчаянно больно, я, как мог, старался не хромать и не кривить тело. Терпеть. Не привлекать внимания. Передо мной шел сухощавый мужчина за пятьдесят, толкавший древний велосипед, и пыхтящая старуха с сумкой на колесиках. Мужчина, почти не останавливаясь, приложил ладонь к панели, воротца пиликнули, пропуская его. У старухи был, видимо, российский паспорт. Она, довольно громко ворча, стащила с плеч ярко-желтый рюкзачок и зарылась в поисках карточки. Молодой казах в форме, сидевший в стеклянной загородке, оторвал глаза от мониторов. Мы встретились взглядами, и я на негнущихся ногах подошел к воротцам, сжал левой рукой в кармане гонконгский чип, а правую, сдерживаясь, чтобы не зажмуриться, не остановить дыхание, приложил к матовой панели. Пиликнуло.

Когда я, проходя воротца, скосился на пограничника, он уже опять уткнулся в мониторы.

— Коля!

Катя бросилась ко мне и повисла на шее, обхватив ногами, словно защищая. Пока она бежала, пока темнело в глазах от боли, пока я вдыхал сложный аромат ухоженного тела, пока она отшатнулась испуганно и сочувственно от моего стона: «Больно?» — я успел удивиться множеству вещей. Оказывается, эти несколько дней, вместившие целую жизнь боли и страха, были всего только несколькими днями. Моя жена все еще оставалась довольно привлекательной, яркой женщиной, она даже что-то значила для меня, сама по себе, без прошлого и Насти.

Мы сели на заднее сидение новенького «Мерседеса». Даже здесь где-то его раздобыли. Стоявшие в стороне бугаи расселись по двум большим джипам. В машине нас было только двое, Катя запустила автопилот. Я так и не смог привыкнуть к этой штуке, жутковато нестись по разбитой дороге на скорости под двести, еще и с пустым водительским сиденьем, что бы там ни говорила статистика.

Катя молча прижималась ко мне, гладя по колену, и я физически почувствовал свою немытость и небритость.

— Попахиваю?

— Попахиваешь? Ну, нет. Разишь, воняешь, смердишь, так бы я это определила.

— Можно в гостиницу какую-нибудь заскочить? Сполоснуться.

— Нет. Нас самолет ждет, через полчаса будем в воздухе. Потерпишь до Гуанчжоу. Вонючий, но живой и свободный.

— Могут отдать?

— Лучше не проверять.

Машина влетела в застройку, по правую сторону понеслись ветхие советские многоэтажки. Их уродливые силуэты до сих пор роднят типовыми кварталами города от Улан-Батора до Гаваны. В моем родном городе стояли точно такие же, их звали микрорайонами. Я вырос в четвертом, а дрался с пятым. Только здесь над крышами торчали минареты.