Александр Прост - Смерть цвета бейсик [litres]

— Представьтесь, — обратился судья.

— Гринько Сергей Александрович. Капрал отряда специального назначения «Феникс» при Антитеррористическом комитете.

Боец бубнил личные данные, дату и место рождения. Когда он недовольно покосился на меня, я не сдержался и сделал губами поцелуй. Капрал отвернулся и хмуро рассказал произошедшее. Они втроем осматривали недостроенную парковку, о подземном ходе известно не было, тепловизор не показывал чье-нибудь присутствие. В соответствии с инструкцией было решено, что они могут разделиться для ускорения досмотра. На него было совершенно нападение, когда он очнулся и освободился, все было кончено, его сослуживцы погибли.

— Узнаете ли вы подозреваемого?

— Нет.

Слушали, конечно, не все в зале, но гул голосов все равно сменился грохотом.

— Как? Как так? — за столом обвинения подскочили сразу несколько человек. — За дачу ложных показаний! На опознании!..

— Протестую! Свидетеля запугивают!

— Тишина в зале!

Когда все немного успокоилось, судья предложил обвинению продолжить.

— Как вы объясните, что опознали обвиняемого?

— Мне его на видео показывали, вроде похож, лицо тоже открыто, а сейчас вижу — не он. Тот с меня ростом был, а этот вон какой бугай.

— Но вы заявляли, что он был одет в вечерний костюм.

— Ну, показалось. Я видел-то его всего секунду или две, а там темновато. На видео показалось, он. Наверное, тот просто в чем-то черном был.

— Гринько, вы знаете об ответственности за заведомо ложные показания?

— Протестую! Обвинение запугивает свидетеля.

— Принято. У защиты есть вопросы к свидетелю?

У защиты была тысяча вопросов. Знаменитый адвокат со вкусом и не торопясь расспросил об опознании. Капрал отвечал, и, похоже, совершенно честно. Конечно, опознание проводилось в порядке, бесконечно далеком от предусмотренной законом процедуры. Я прикинул, во сколько эта честность встала дяде Мише. Если парень не идиот, то миллиона три. Юаней, конечно. Рубли и доллары ему после сегодняшнего не пригодятся. Ну и успеть выбраться из страны, плюс китайский вид на жительство для всей семьи.

Боец обстоятельно отвечал. Да, он совершенно уверен, что штурмовая винтовка у меня в руках на видеозаписи принадлежит ему. Почему? На его оружие установлен нештатный обвес. Какой именно? Кронштейн для крепления прицела, сам оптико-электронный прицел, приклад, передняя ручка и прочее. Адвокат с наслаждением выспрашивал о мелочах.

— Мог ли подозреваемый вести огонь из вашего оружия?

— Нет.

— Почему?

— В соответствии с уставом и правилами на оружии стоит СРС.

— Что стоит?

— Система распознания стрелка. Электроника. Только на кого настроено, может стрелять.

— У защиты больше нет вопросов.

— Обвинение?

— Да. А как вы объясните, что один из ваших товарищей убит именно из вашей винтовки?

— Не может быть, — тупо произнес капрал.

— Протестую, — подскочил Гриша, — в деле отсутствует баллистическая экспертиза.

— Полные данные баллистической экспертизы еще не получены, но калибр совпадает, это уже известно совершенно точно.

— Калибр, — ухмыльнулся боец, — так тому калибру сто лет в обед. Под него стволов не перечтешь.

Зря потратились. Автомат наверняка отстреливали, рано или поздно станет понятно, что он врет. Потом, даже если в мою пользу будут свидетельствовать Иисус, архангел Гавриил и пророк Мухаммед, все равно ни за что не отпустят.

Объявили длинный перерыв, скорее на ужин, чем на обед. Меня отвели в специальную комнатку, забитую адвокатами. Всюду были пироги, куски пиццы, сэндвичи, гамбургеры, салаты в пластиковых коробках, картонки с иероглифами. За едой служивые не отвлекались от бумаг и электронных дисплеев, перекликаясь терминами своего боевого жаргона.

Гриша что-то мне увлеченно втолковывал. После еды зубы, или что там у меня во рту оставалось, разболелись еще сильнее, а в сон начало клонить совершенно невыносимо. Я пытался проникнуться паутиной подпунктов, но выходило скверно. Кетман был так боевит и собран, что я спросил:

— Гриша, такое впечатление, будто ты всерьез надеешься меня вытащить.

— Конечно. Конечно. — Он посмотрел в глаза.

Позвали в зал. Обвинение и защита вновь погрузились в обычную тягомотину. Они обсудили моего несовершеннолетнего ребенка, есть ли у меня постоянное место работы и жилье, привлекался ли я прежде. Когда они добрались до амнистии двадцать пятого года, я, видимо, заснул.