Александр Бергман - Вояж цвета спелой вишни

Часть I

КОМАНДА

Москва, 1979 год, август.

Начало этой истории было положено очень далеко от таежного края – примерно в шести тысячах километров, в самом центре Москвы, в здании Генштаба Министерства обороны. В солнечное августовское утро, пока утренняя прохлада держала в своих объятиях город, дневной зной и духота еще не успели завладеть улицами, а тротуары были запружены спешащими на работу горожанами. В коридорах же Генштаба уже кипела работа. Служащие с озабоченными лицами, коротко, по-военному приветствуя друг друга, торопились по своим делам.

Из кабинета с табличкой «Секретная часть» с папкой в руке вышел молодой офицер в звании старшего лейтенанта. По его бесцветному виду и ничего не выражающему лицу можно было безошибочно угадать принадлежность именно к секретному подразделению. Создавалось впечатление, что одним из критериев при наборе в эту часть, именуемую среди военных «секретка», было именно наличие бесцветного вида – настолько все офицеры отдела казались похожими друг на друга. Пройдя по коридору, офицер свернул в кабинет генерала Рогова.

– Здравия желаю, – по-военному четко поприветствовал офицер сидящего за столом в приемной капитана. – Донесение для генерала Рогова.

– У генерала совещание, – подняв глаза на вошедшего, коротко ответил капитан.

– Это срочно, – сухо, без эмоций ответил старший лейтенант.

– Хорошо, проходите, – после небольшой паузы было сказано ему.

Старший лейтенант ступил в просторный, с большими окнами кабинет, в котором за длинным столом сидели несколько офицеров во главе с хозяином кабинета, генералом Роговым. Последний – волевой мужчина лет шестидесяти пяти, с копной седых волос – внимательно рассматривал лежащую перед ним на столе карту.

– Разрешите, товарищ генерал?

Рогов поднял взгляд, снял очки и взглянул на вошедшего.

– Что там у вас?

Старший лейтенант подошел к столу и положил красную папку.

– Срочное донесение. Разрешите идти?

– Идите, – буркнул генерал.

Он начал быстро просматривать содержимое папки, а через мгновение, внезапно захлопнув ее, сказал присутствующим:

– Товарищи офицеры, все свободны.

Дождавшись, пока последний посетитель покинет кабинет, Рогов взялся за телефон.

– Дежурный, соедините с генералом Смолиным.

После непродолжительного ожидания в трубке раздался знакомый голос:

– Слушаю.

– Здравия желаю, Иван Сергеевич.

– А, Валентин Григорьич, здравствуй, здравствуй.

– Вот звоню тебе, хотел перекинуться парой слов, а сам думаю: наверно, нет его на месте, – хитро заметил Рогов.

– А где ж мне еще быть? – со смехом произнес Смолин.

– Да как где, Иван Сергеевич, ты посмотри за окно, погода-то какая! В такой день просто преступление – в кабинете сидеть!

– Ну хорошо, давай через часик выберемся на воздух, – понятливо ответил Смолин.

– Да что нам часик-то ждать, Иван Сергеевич, давай прям сейчас и махнем.

Подумав, генерал ответил:

– Хорошо, Валентин Григорьевич, спускайся к машине, я уже иду.

Генерал Смолин – подтянутый широкоплечий мужчина шестидесяти семи лет, почти полжизни прослуживший с Роговым, – достаточно хорошо знал его, чтобы понять: случилось нечто экстраординарное. Его хорошее настроение, навеянное приятной погодой, начало потихоньку улетучиваться. Смолин уже почти наверняка знал – что-то случилось.

По залитым солнечным светом улицам на небольшой скорости двигалась черная «Волга», а в ней, расположившись на заднем сиденье, беседовали два генерала.

– Иван Сергеевич, Юрку-то, внучка, первого сентября в школу в первый класс поведешь?

– Да, Валентин Григорьевич, уже в школу пойдет, так время летит… За лето почти и не видел его. На выходные на дачу отправляем, в будни прихожу – он уже спит, утром ухожу – он еще спит… Ну, ты же знаешь нашу службу.

– Знаю, знаю, Иван Сергеевич… Ну, ничего, это все поправимо. – И, посмотрев на удивленного Смолина, Рогов продолжил: – А вот давай здесь и выйдем, прогуляемся. Леш, ты вот там притормози. Посмотри, какое утро!

«Волга» выехала на Чистопрудный бульвар и мягко встала у тротуара. Пассажиры вышли из машины и медленно побрели вдоль пустынного пруда.

– Что-то, Валентин Григорьевич, мне все меньше и меньше начинает нравиться сегодняшнее утро. А точнее, уже совсем не нравится. Сколько мы с тобой знакомы, уже четвертый десяток? И про внука ты тоже неспроста заговорил.