Артем Каменистый - Существование (СИ)

- Зёма, ты это че? Меня в конфеты записал?

- Ну а для кого еще этот фантик?

- Шутник.

- Никаких шуток, матерую элиту такой ерундой не остановить, она с танков башни сносит.

- Здесь такие не водятся. Сам знаешь, что всех серьезных внешние отстреливают сходу, разгуляться им не дают.

- Постучи по дереву и сплюнь три раза. Здесь хватит и одной, если пропустят.

- Зёма, так у клиента мешок, получается, не спустили?! Да вы там совсем с башкой не дружите, тут же добра на год красивой жизни!

- Губу на место закатай.

- Я не для того ее раскатывал.

- Закатывай-закатывай, пустой он.

- Это как пустой?! Ты чё?!

- А ничё. Вот такой он вырос - совсем пустой. Говорю же, кормили его плохо, с гороховой кашки жирок хрен нагуляешь.

- Это не радует. Такой видный клиент и бестолковый. В натуре понты.

В поле зрения показалась ладонь, остро воняющая застарелым потом и нефтепродуктами. В ее пальцах был зажат дымящийся окурок, который в следующий миг с шипением вонзился в глаз.

- Зёма, ты гляди, клиент даже не моргает.

- Говорю же тебе, овощ он. Можешь хоть сесть ему на рыло, не укусит.

- Да ну, стремновато как-то. Ты только погляди на его хлеборезку, такой если хватанет, на белого друга нечем присаживаться будет.

- Не хватанет, он даже языком пошевелить не может. Ему перед дорогой еще метанола со жмыхом от живца в кровь залили.

- Нафига?

- Для них жмых - это чистый яд. Слабые дохнут, а такие шевелиться не могут, только слезы пускают. Вон, гляди, глазища какие мокрые.

- А метанол нахрена?

- У них от этого болевые ощущения усиливаются, зрение вянет и вялыми становятся.

- Мы дохнем от него, как мухи, а у них, значит, просто боль лучше чувствуется и хреново себя чувствуют? Да тут реально страшно жить.

- У них не просто усиливается, у них от любой царапины слезы литься начинают. Вон, плачет, скотина, больно ему.

- А чего ты его, как мужика называешь? У нас таких зовут тварями, ну или просто "оно".

- Да там длинная история. Пиво есть?

- Для тебя, может и найду.

- Пошли, раздавим по паре, пока разгрузят, расскажу. Там история - полный отпад, я первый раз когда услышал, челюсть до асфальта уронил.

- Да ты чё?

- Я тебе говорю. Думал, ты знаешь, ведь у нас все ее знают.

- Ну так то у вас, в центре, а мы - филиал, до нас пока новости дойдут, их три раза переврут.

Человек, склонившийся над Трэшем, был неряшливо-небрит, кожа лица усеяна крупными порами, похожими на следы проколов от огромной иглы, глаза серые, тусклые, без тени эмоций, будто подтаявший в солнечных лучах лед на грязной луже. Воняло от него ядреной смесью запахов табака, грязного тела и чего-то кислого, омерзительного, почему-то заставлявшего задуматься о смерти.

Вот, собственно и все, что можно сказать об этом незнакомце. Трэш, лежа лицом кверху, не мог разглядеть даже его одежду, взгляд скосить по-прежнему не получалось.

Небритый, выпустив струю удушающего дыма, небрежно погасил окурок, вкрутив в глаз Трэша. Видимо, здесь так принято и не сказать, что традиция из приятных. На фоне боли, раздирающей тело - ерунда, но, разумеется, хотелось бы обойтись без таких грубостей.

Вот только выбора у Трэша нет.

- И что же мне с тобой делать, мальчик? - поразительно-добрым голосом поинтересовался небритый.

Трэш, естественно, ничего не ответил. И, откровенно говоря, пробудись у него сейчас дар речи, он бы, пожалуй, тоже промолчал.

Просто непонятно, что тут можно ответить.

Небритый зачем-то с силой постучал по глазу костяшками пальцев, чем вызвал серию вспышек боли и помутнение, после которого Трэш почти перестал видеть на одну сторону.

- Какой крепкий мальчик, - безмятежно улыбнулся мужчина и отстранился, исчезнув из поля зрения.

Некоторое время Трэша никто не трогал: не тушил окурки о глаза, не стучал по лицу острой стальной киркой, проверяя на прочность, как те недобрые люди, которые выгружали его из кузова. Счастьем такое спокойствие не назвать, но он начинал привыкать радоваться даже таким мелочам.

Других поводов для радости пока что не наблюдалось.

Самые разные звуки, то и дело раздававшиеся со всех сторон, затмил в один миг возникший механический рев и звон металла. Затем тело его начало мелко дрожать, ноздри уловили омерзительный запах, почему-то вызвавший ассоциацию со смрадом горелых волос.

Он помнит, как воняют горелые волосы? Получается, что да.

Жужжание возле уха продолжалось долго. Пробирающую до костей дрожь, которым оно сопровождалось, приятной не назовешь, но Трэш постепенно начал с ней свыкаться.