Юлия Андреева - Геймер, тетралогия в одном томе

Тело Пехова дернулось в последний раз и застыло на кресле с выпученными от боли красными глазами и повисшей на губах слюной.

Сам же Павел на скорости, пробив собой сияющую всеми цветами радуги мишень, скользнул в коридор времени.

Все шло как всегда, он просто летел выпущенной пулей сквозь время и вопреки его движению, отчего скорость воспринималась поистине захватывающей. Несколько раз Павлу казалось, что вот-вот закончится дыхание или ошалевшее от происходящего сердце подведет в самый ответственный момент, но никакого сердца и никаких легких у него уже не было, поэтому все прошло более или менее удачно.

Когда картинка сменилась и он оказался в небе, где внизу сквозь прорези сероватых облаков виднелся кусок географический карты, Пехов пошел резко на снижение, сперва потонув в тумане влажных облаков и затем вдруг вырвавшись на все возрастающей скорости, и припустил к земле. Поначалу ему показалось, что под ним степь с зелеными пригорками, на которых произрастали одинокие кустики чахлого вереска, так что он забеспокоился, туда ли его забросило. Потом он осознал, что еще достаточно высоко, а следовательно, все, что находится на земле, представляется ему в уменьшенном виде.

Еще мгновение, и он увидел игрушечные домики с садиками, озера, ровные прямоугольники зеркальных рисовых полей. Еще ближе.

Мысль. «Если Кияма — христианин, возможно, что он не вегетарианец, как остальные, следовательно, его можно покормить куриным бульоном. Прекрасное средство против отравления, также пригодное для общего восстановления организма после тяжелой болезни».

Мысль отвлекла от реальности, и Павел чуть было не сбил флажок с непонятным гербом у одноэтажного ухоженного дома, хотя мог ли он это сделать, не имея тела? Скользнул по отвесной, потемневшей от времени крыше с загнутым краем, перемахнул через водосток, слетел во двор, мастерски обошел спящего на лавке пса, который как раз поднял морду, должно быть, чувствуя в воздухе что-то необычное. Правильно сделал, что обошел животинку, а то лечи потом Кияма, не имея ни рук, ни ног, ни возможности как-то объяснить существо дела.

В воздухе вновь призывно засветилась мишень. Павел бросился к ее спасительным кольцам, ударившись во что-то плотное и мгновенно застряв в нем.

Крестьянин оступился, точно кто-то пнул его в спину, размахивая руками, переступил через ведро с сорняками, которое он перед этим собирался отнести в компостную яму, и, грохнувшись, растянулся на только что прополотой клумбе, смяв щекой единственное украшение сада — белую королевскую лилию.

Но в следующее мгновение произошло странное, перед глазами Павла снова заблестели огненные полукруги, и он привычно рванулся к ним, оставляя позади себя сраженного внезапным инфарктом садовника.

Павел снова увидел сад и красную раскаленную мишень и рванул к ней, в следующее мгновение врезаясь в новое тело и начисто выбивая из него не подготовленную к подобной интервенции душу.

Вонзившись в пылающую мишень, как опоздавший пассажир в уже закрывающиеся дверцы последнего поезда, Павел ощутил толчок, в следующее мгновение его качнуло. Не удержав равновесия, Пехов влетел в стену дома, пребольно ткнувшись в нее носом, сев тут же на циновку. По губам и подбородку потекло горячее, соленое. Паша утерся рукавом, с радостью отмечая, что одет в широкий светлый балахон с завязками сбоку. Он взглянул на красную полосу на рукаве и почувствовал неладное. В самой руке что-то было не так, не обычно, и одновременно с тем…

Но он не успел сообразить, чем именно его так поразила новая рука, не успел ничего: ни отдышаться, ни осмотреться, ни добраться до какого-нибудь водоема, чтобы поглядеть на свое отражение, ни даже ощупать себя.

Где-то за полупрозрачной стеной дома, в котором он оказался, были слышны голоса на незнакомом языке, разговаривали женщины. Павел напрягся, услышав шаги и тень на седзи. И в следующий момент стена поехала в сторону, как дверка в купе поезда, и на пороге возникла исполинская бабища метра три в высоту. Ожидая увидеть все что угодно, но только не такое чудище, Павел невольно закричал, причем его собственный, неожиданно писклявый голос так поразил спецагента, что он забыл испугаться, когда великанша присела, протягивая к нему руки-грабли.