Роберт Хайнлайн - «Магия, инкорпорейтед». Дорога Доблести

— Возможно, что и она тоже. Но честные ответы нужнее. А не вранье, которое ты можешь сочинить и спросонок.

— Значит, в обоих случаях я проигрываю. Потому что говорить человеку правду о его браке — самоубийство. Думаю, что правильнее будет сидеть, молчать и надеяться, что у тебя не хватит духу хладнокровно меня заколоть.

— О, Руфо! Я готов сунуть меч в какой-нибудь ящик и доверить тебе ключ от него, если хочешь. Ты же знаешь, я никогда не обнажу его против тебя!

— Не знаю я ничего такого, — сварливо ответил он. — Все когда-нибудь происходит впервые. Если поведение мерзавца всегда можно рассчитать заранее, то ты-то — человек чести, и это меня пугает. А может, мы провернем это дело через коммуникатор?

— Брось, Руфо. Мне больше не к кому обратиться. И я хочу, чтобы ты говорил откровенно. Я знаю, что адвокат по брачным делам обязан ничего не скрывать. В память о той крови, что мы пролили вместе, я прошу дать мне совет. И разумеется, откровенный.

— Ты считаешь, что «разумеется»? А в последний раз, когда я рискнул тебе его дать, ты был готов мне язык отрезать! — Он посмотрел на меня без удовольствия. — Но в делах дружбы я всегда был ослом. Слушай, я предлагаю тебе честный вариант: ты будешь рассказывать, я буду слушать… и если получится так, что твой рассказ окажется слишком долог, и мои старые больные почки не выдержат, и мне придется покинуть твою приятную компанию на некоторое время… Что ж, тогда ты поймешь меня неправильно и в гневе удалишься, и мы с этим покончим. Идет?

— О’кей.

— Тогда председательствующий предоставляет вам слово. Начинайте.

И я начал. Я рассказал о стоящем передо мной выборе, о своем отчаянии, не щадя ни себя, ни Стар (я же делал это и ради нее самой, а говорить о самых интимных делах нужды не было — тут все было в порядке). Я подробно рассказал о наших ссорах и о многом другом, чему, вообще-то говоря, лучше оставаться в узком семейном кругу. Но — пришлось.

Руфо слушал. Потом встал и начал озабоченно прохаживаться. Раз он с сожалением поцокал языком — это когда речь зашла о просителях, которых Стар привела в дом.

— Ей не надо было звать своих горничных. Но забудем об этом, приятель. Она никогда не понимала, что у мужчин есть стыд, а у женщин — только обычаи. Прости Ей это.

Потом он сказал:

— Не надо ревновать к Джоко, сынок. Он же простак — сапожные гвозди загоняет кузнечным молотом.

— Я не ревную.

— Вот и Менелай говорил то же самое. Надо уметь и брать, и давать, каждый брак основан на этом.

Наконец я иссяк и закончил речь предположением Стар, что мне необходимо уехать.

— Я ни в чем ее не виню, а этот наш разговор мне многое объяснил. Теперь я начинаю трудиться не покладая рук, тщательно следить за своим поведением и стараться быть хорошим мужем. Она слишком многим жертвует ради своего дела, и наименьшее, что я для нее могу, — это облегчить ей задачу. Она так мила, так нежна и так добра…

Руфо остановился на некотором расстоянии от меня, спиной к своему столу.

— Ты и вправду так думаешь?

— Я уверен в этом.

— Она — старая кошелка!

В мгновение ока я выпрыгнул из кресла и кинулся на него. Клинок я обнажать не стал. Даже не подумал об этом — времени не было. Мне надо было схватить его за горло и поучить, как следует говорить о моей возлюбленной. Руфо перепрыгнул через стол, словно мячик, и, когда я преодолел разделявшее нас расстояние, он уже стоял по ту сторону стола, запустив руку в ящик.

— Нехорошо, нехорошо, — говорил он. — Оскар, мне не хочется тебя брить.

— Иди сюда и дерись как мужчина!

— Ни в коем случае, мой старый добрый друг! Еще один шаг — и из тебя получится отличный корм для собак. А все твои обещания и мольбы! «Должен ничего не скрывать» — говорил ты! «Говори откровенно» — говорил ты! «Действуй по своим правилам» — говорил ты. А ну, садись вон в то кресло!

— Говорить откровенно не значит бросаться оскорблениями!

— А кто будет судьей? Я что, должен все свои слова представлять на твое одобрение, прежде чем их произносить? Ты и так уже нарушил свои обещания, так к чему еще эта детская нелогичность? Ты что, хочешь заставить меня покупать новый ковер? Я всегда выбрасываю те, на которых мне приходится убивать друзей, — пятна навевают на меня грусть. Сядь! Сядь вон в то кресло!

Я сел.

— Теперь, — продолжал Руфо, оставаясь на своем месте, — ты будешь слушать то, что скажу я. А можешь встать и уйти. В этом случае меня, возможно, так восхитит перспектива больше никогда не увидеть здесь твою образину, что я разрешу тебе это сделать. Или, наоборот, так разозлюсь на то, что ты меня не захотел слушать, что тут же уложу на месте, прямо в дверях, ибо я слишком долго сдерживался и теперь мне надо разрядиться. Так что — выбирай.