Андрей Лях: Челтенхэм [litres]

– Ах, кольцо, скажи на милость! И где же это кольцо? Ты его видел?

Тут Шенкенбергу сказать было нечего. Действительно, маршевое кольцо на высоте двадцати километров не бросают, а выше – его бы немедленно засекли и подняли вой все радары всех эскадр. Но радары пугающе молчали.

– Ив, его кто-то привез. Кто и откуда? И куда потом делся?

– Если его взяли, мы все скоро узнаем.

– Взяли, как же. От нас выскочил прямо на «Анкоридж», а там-то наш фейерверк видели в натуральную величину, так что наверняка уж влепили со всей дурацкой мочи. Пшик мы найдем, а не скелетника.

С трудом одолев крутой, рассеченный трещинами кряж, приятели были вознаграждены тем дивным видом, что открывался с вершины гребня. Деревья здесь расступились, и можно было далеко рассмотреть, как во все стороны, бог знает до каких пределов, со всеми возможными оттенками зелени разбегается лесной простор – то поднимаясь и светлея на холмах, то темнея в лощинах и провалах, там и сям уступая место серо-пегим скалам в белом кружеве лишайников. С левой стороны, то есть с юга, в этот хвойно-лиственный океан врезался вертикальный хаос гор, уходящих высоко в небо – можно было различить тонкое перистое облачко, зависшее среди изысканной графики снежников; вниз, от самых ног, естественными ступенями уходили морщины матери-земли, подернутые густым мхом и заросшие кедровым стлаником, и дальше открывалась свинцовая с рябью водная гладь, расстилающаяся на запад до горизонта, добрую треть которого скрывал лежащий вплотную остров – все та же скала с обрывами, редкими флагами сосен, с бледной полосой ватерлинии разливов на красном основании, уходящем в холодные пучины, и протянутым к берегу острым зубчатым мысом.

Однако наслаждаться красотами пейзажа Кромвелю и Шенкенбергу суждено было недолго, поскольку события приняли уж и совсем удивительный оборот. Оказывается, они были не одни. Возле очередного огромного валуна стояло резное готическое кресло, мало чем уступающее царскому трону. В нем с удобством расположился юноша лет не то четырнадцати, не то шестнадцати и, подперев голову рукой, с интересом наблюдал за пришельцами. Заметив, что его присутствие обнаружено, молодой человек поднялся и подошел.

Одет он был в снежно-белый наряд вполне средневекового покроя, с коротким плащом, под правой рукой – длинная рукоять меча в сложной оплетке. Меч, впрочем, был ему явно великоват – ростом юноша был Кромвелю чуть выше плеча.

Отвесив церемонный поклон, владелец длинного меча заговорил так:

– Здравствуйте, генерал, здравствуйте, полковник. Позвольте представиться. Ричард Плантагенет, герцог Глостерский, граф Йоркский. Я хозяин этих земель, и на сегодняшний вечер вы мои гости. Под моим кровом я приглашаю вас изведать гостеприимства Бернисделя. Кроме того, не скрою, генерал Кромвель, что у меня есть к вам официальное предложение как к представителю Стимфальской империи. Я давно готовился к этой встрече и многого от нее жду.

Несмотря на небольшой рост, герцог был чрезвычайно широк в плечах, подбородок имел довольно массивный, а голубые глаза его смотрели с необычайным спокойствием. Прическа его, казалось, говорила о некой замысловатой моде: с левой стороны среди пышных каштановых прядей было выбрито нечто наподобие подковы. Но главным потрясением (в том числе и в прямом смысле этого слова) был голос. Юный герцог – и это было любопытным контрастом со скромностью габаритов – говорил невероятным басом, на пару октав ниже всего доселе известного, причем такой оперной глубины и бархатистости, что даже на самых низких оборотах голос его не дробился в хрип.

– Судя по вашему открытому рту, господин Шенкенберг, вы о чем-то хотите меня спросить. Спрашивайте, я весь к вашим услугам.

Штурман откашлялся:

– Эм-м-м… Вы говорите, что долго ждали… Долго – это сколько, ваша… м-м-м… светлость?

– Шесть лет, – с любезной готовностью ответил герцог. – Да, ровно шесть лет. А именно здесь я с полудня.

– Вы наблюдали за крушением?

– Нет, крушения я не видел, но вполне о нем осведомлен. Приношу вам свои соболезнования по поводу гибели ваших товарищей по оружию.

Тут и Кромвель пришел в себя.

– Герцог, благодарю вас за гостеприимство, что же до остального, то в официальном отношении я теперь, увы, неважное подспорье.

– Да-да-да, – покивал герцог, – конечно, вы опасаетесь высочайшего гнева за погибший крейсер. Уверяю, вам нечего бояться. Диктатор обрушит немилость на конструкторов и людей… простите, я плохо в этом разбираюсь… словом, тех, кто выпустил на учения неподготовленный корабль. Он по достоинству оценит подвиг, который вы совершили, и выскажется… минуточку, у меня записано… такого никто и никогда не делал… ага, вот.