Андрей Лях - Челтенхэм [litres]

– Плевать мне на ваши звездочки, старые пердуны! Мы все уже покойники, вы что, не понимаете? Господи, ну зачем я сюда пошел? Отец, почему я тебя не послушал?!

– Никакого суда, собственноручно пристрелю, – так же устало пообещал Кромвель.

– Джон, Джон, – предостерегающе произнес Шенкенберг, – не вздумай. Никакой пальбы. Здесь все на соплях. Один выстрел – и каюк. Потом, он просто глупый мальчишка. Кстати, не забывай, чей он сын. Будут неприятности.

– Как собаку, – меланхолично отозвался Кромвель, подняв глаза к потолку.

– Тьфу на тебя! Между прочим, устами младенца глаголет истина. Восемнадцать тысяч. Пора подергать за какие-нибудь ручки.

– Иво, ты идеалист. Мы только что пустили ко дну лучший крейсер империи. Без войны, без ничего. Это трибунал и позор. И какие наши объяснения? Извините, прошляпили скелетника? Предпочитаю умереть с достоинством. У нас тут два «Базальта». Будет прощальный салют. На полнеба.

– А я хочу есть! Забыл, на «Энтерпрайзе» вечером званый обед? Мои чудесные охотничьи колбаски! Я повару взятку дал! Тут не наша вина! У штурвала стоял Блэйк-младший, и этот, старпом, как его там, а мы просто гости.

– Дай умереть, – томно упорствовал Кромвель.

– Джон, шестнадцать тысяч. Потом умирай, сколько хочешь.

Между тем дела и впрямь обстояли неважно. Штука в том, что на уцелевшем куске «Саутгемптона» никаких устройств для полета в планетарных условиях не было. Четыре тормозных сопла, которым в отсутствие центральной тяги грош цена – топлива в аварийных ресиверах на полтора чиха (а центральная тяга осталась догорать где-то на орбите), да хилая круговая цепочка курсовых корректоров, предназначенных в основном для микроманевра в тесноте причалов космических станций. Поэтому представить себе какой-то другой вариант приземления, кроме смертельного удара о поверхность Тратеры, было довольно трудно. Однако Шенкенберг, зная Кромвеля уже без малого пятнадцать лет, не терял надежды на свидание с любимыми колбасками.

– Ну, Джон, а как же твоя речь? И еще – ты же хотел умереть в бою, а где тут бой?

– В тюрьме мы с тобой умрем, – проворчал Кромвель. – Ладно, черт с тобой. Не выйдет из тебя самурая… Какие там поворотники на корректорах?

– Сорокапятки, какашки хьюзовские.

– Тормозные дюзы закольцованы?

– Само собой.

– Отключи мне это кольцо – должны быть какие-нибудь задвижки или уж я не знаю что, иначе все топливо за один пых вылетит… Ручное управление есть?

– Есть-то есть, но там в канале только диафрагмальные сфинктера, и больше ничего – хорошо, если на две минуты хватит. Кто же знал.

– Нам и столько не понадобится – давай втыкай. Экипаж, приготовиться к торможению, будь оно неладно… да что за день сегодня такой…

Шенкенберг перевел дух, судя по вернувшемуся на лицо друга и командира привычному волчьему оскалу, Кромвель заинтересовался задачей, а значит, все в порядке.

Прокашлявшись и взвыв, корректоры развернули проваливающийся в атмосферу обрубок первым соплом к земле.

Выхлоп!

– Штурман, альтиметр.

– Шесть двести.

– Опаздываем… Не тянет, керосинка вонючая…

Выхлоп!

Третьим выхлопом, уже на полутора тысячах, Кромвелю удалось замедлить скорость снижения до какого-то ему одному ведомого предела.

– Садимся, как шаттл дерьмовый. Штурман, перестройка тяги. Дорзо-вентрально, против часовой, корректоры через один – сорок пять до упора, следующий – строго радиально. Выполнять…

Последний, четвертый выстрел из тормозного сопла отбросил «Саутгемптон» уже от самой земли и поставил его носом к горизонту. Сжигая остатки топлива, корректоры закрутили закопченный купол как вертикальное колесо с шутихами – половина двигателей лупила реактивной струей по касательной, вращая махину, половина, включаясь под самым брюхом, удерживала то, что еще недавно было крейсером, от немедленного падения. Вперившись взглядом в экран с окошками индикаторов, Кромвель с джазовым темпераментом стучал по клавишам, включением и выключением поддерживая необходимый ритм вращения.

Свист, дым, хруст сминаемого сырого и не желающего гореть таежного бурелома – и тяжкая бронированная туша осторожно коснулась почвы, с шипением на треть погрузилась в безвестное болото, и всякая видимость начисто сгинула за плотной стеной пара. Очередное кромвелевское пилотажное чудо свершилось.

В утреннем тумане лес с непроглядным переплетением ветвей казался нереальным, дымчато-акварельным, а горы за ним – и вовсе призрачными. Земли под ногами не было, только дикий хаос сгнивших и полусгнивших стволов, под которыми дышала топь невесть какой глубины.