Андрей Лях - Челтенхэм [litres]

Мотор дрезины едва слышно мурлыкал, и тренированное ухо Диноэла без труда уловило в рельсах шепот и нарастающую вибрацию. Он вспомнил Володины предостережения и, затормозив, сволок телегу с пути. Тотчас же далеко позади обозначился нарастающий гул, и показался приближающийся свет. Дин оттащил свой снаряд еще подальше. Рельсы уже стонали и звенели.

Громадный локомотив, слепя прожекторами и просто светясь цепочками огней, похожий на цельный слиток серого металла вместе с единственным вагоном, соединенным почти без промежутка, качнул Диноэла воздушной волной. Меж растопыренными обтекателями полыхнул раскинувший крылья серебряный орел с прямыми, косо срезанными, как десантные кинжалы, перьями, и буквы лапидарного рубленого шрифта: «Стимфал. Вооруженные силы». Две секунды он сотрясал пространство перед Диноэлом, и унесся прочь, сжавшись в точку в неведомой дали, лишь все те же рельсы, разволновавшись, еще минуту, затихая, пели вслед.

Дин неподвижно смотрел в ту сторону, куда исчезло страшилище, и в голове почему-то издевательски стонал Володя: «Едет, едет батюшка наш!» Вот он, проклятый бессмертный призрак, предвестник чего-то, о чем и думать не хочется. Да будь оно все неладно. Рука Диноэла опустилась, и большой палец сам собой лег на ребристый затыльник курка «клинта». И не просто лег, а даже будто бы сдвинул тот с места, ощутив упругую неподатливость пружины.

Да, он там, внутри, подумал Дин. Высокий седой старик. А может, и не старик, может, он там молодой, но седой все равно, он поседел в девятнадцать, во время десанта на Цереру, единственный выживший, один из нескольких сотен. Там был – да и сейчас есть – мир вечного мрака, населенный чудищами, психотехническими мутантами, пожиравших всех, кто к ним попадал, они этим жили, и в их чудовищные головы даже прийти не могло, что однажды явится мальчишка, зеленый новобранец, который начнет пожирать их самих. Просто потому, что захочет есть. Да, запомнили они там Джона Кромвеля. Он землянин, но ненавидит Землю, и однажды уже был в полушаге от того, чтобы… Да нет, прервал сам себя Диноэл, дело не в этом, черт бы с ним со всем, дело в другом – где, какую я дал клятву, когда подписался на то, что обязан его остановить? С какой радости это стало моим долгом? Может, права Мэриэтт – уже хватит, есть другие? Кто их видел… Может, прав Скиф – есть угрозы пострашнее? Наверное, наверное. И то сказать – сколько можно. Но. Мне осталось недолго, я свой ресурс давно выработал, но кто сказал, в какой Глубинной Книге написано, что это недолго надо выбросить псу под хвост? Если будет везение да воля Господня, успею еще что-нибудь, а там, глядишь, и сменит меня кто-то на этой дороге. Но еще не сегодня. Не сейчас.

Крякнув, он взгромоздил дрезину обратно на рельсы, поправил выехавший из-под багажных ремней ящик «Гленфиддича» и запустил мотор.

– Итак, ты самовольно влезла в мой инкубатор, – сказал доктор Розенталь. – И как мне теперь быть? Какую назначить репарацию? Вообще-то, ты не очень-то в моем вкусе – фигура спортивная, стрижешься коротко… просто какая-то норвежская лыжница…

– Я и есть норвежская лыжница, – ответила Эрика.

– Я не закончил. Но все равно – скажем, совместный ужин… хотя бы в японском ресторане – и я примирюсь с твоим вторжением.

– Я подумаю, – пообещала Эрика. – А ты брынзу не забудь купить, соблазнитель.

– Я-то не забуду, а ты лэйбл там изобрази – чтобы лаборантам не путаться, и инспекция придерется.

Эрика спустилась в «инкубатор» и на минуту задержала шаг у окошка термостата, где так упорно боролся за жизнь ее любимец. За нагромождением шлангов и проводов мало что было видно – лишь крохотная детская ручка да сморщенная гармошка головы, из складки которой время от времени поглядывал ярко-синий глаз. Эрика поднялась по металлической лесенке и оказалась у приборного щита, где две дюжины мониторов сообщали о давлении, температуре, кардиометрии и других жизненных параметрах эмбрионов, коротавших время в своих блоках и ячейках под опекой компьютера. Под каждым экраном имелся пластиковый кармашек, куда был вставлен ярлык с серией и номером.

Но на нужном Эрике мониторе такое приспособление по каким-то причинам отсутствовало, а вместо него был попросту наклеен квадратик разлинованной бумаги, на котором, похоже, собирались что-то написать, да так и не раскачались. Впрочем, у ее питомца ни серии, ни номера пока что не было и даже не намечалось.