Евгений Красницкий - Отрок. Стезя и место

– Ну, ты, Леха, страхов развел…

– Погоди, дядька Корней! – Алексей уже не обозначил, а полностью воспроизвел останавливающий жест, выставив перед собой руку ладонью вперед. – Еще об одном подумай! Сам говоришь, что Анюта тебе, как родная дочь, так за что же ты так ее унижаешь – в ошейник для нужного тебе человека превращаешь? Она же умница, все понимает…

– Ну, Леха, это ты уж и совсем заехал! Унижаю, скажешь, тоже… Стезя у баб от веку такая. Ибо сказано… э-э… «Она – сеть, и сердце ее – силки, руки ее – оковы». Вот!

– Ага, и «добрый перед Богом спасется от нее». Это мне-то от Анюты спасаться? Не я «заехал», а ты, дядька Корней.

– Кхе!

– Ладно, хватит нам вокруг да около ходить. Мне Анюта рассказала, как ты в крайности бедственной в пастухи подался, лишь бы на подачки не жить. Я, ты уж прости, тебя не хуже, поэтому вот тебе мой сказ! Пока я сам из ничтожества не поднимусь, в зятья мне к тебе мне идти зазорно. Когда сочту себя достойным, сам приду и в ноги тебе паду, чтобы Анюту за меня выдал. От помощи не отказываюсь – не к чужим людям пришел, к семье побратима покойного, но подняться я должен сам, да так, чтобы ни у кого сомнения это не вызывало. Что же касается верности и преданности тебе, то даже и слышать о таком из твоих уст мне странно и обидно – коли мы с Фролом покойным побратались, ты можешь на меня рассчитывать, как на него самого. Всегда! Если тебе этого мало, то могу клятву на оружии принести, если же где-то в округе капище Перуново сберегается, то и на крови…

– Не надо! Верю… Не держи зла на старика, Леха, верю я тебе, иначе и не было бы у нас этого разговора. Но пойми меня и ты… Тебе ж приходилось людьми командовать, должен знать: одно дело я – Корней, отец побратима твоего, и совсем другое дело я – воевода Погорынский. Как родню, а ты, считай, родня – сына вместо, я тебя оберегать обязан, но как воевода, может так случиться, я тебя и на смерть послать должен буду. И это, сынок, са-авсем разные вещи. Но сейчас ты мне доказал, не словом, а делом: есть в тебе гордость мужская, и она тебе не даст увильнуть, если мне доведется такой безжалостный приказ отдать. Верю!

– Дядька Корней…

– Батюшка! Отныне дозволяю и велю тебе, Алексей, называть меня только так! И никаких дядек!

Алексей дернулся было подняться из-за стола, Корней тоже начал ответное движение – по всем канонам вроде бы надлежало им заключить друг друга в объятья, сыновние и отеческие, но оба, уже немолодые и не склонные к сентиментальности, устыдились своего порыва. Секундное, даже меньше, чем секундное, промедление, и все закончилось – теперь проявление чувств оказалось бы фальшивым и показным. Оба это ощутили и оба, почти одновременно сделали вид, что просто поудобнее усаживаются на лавке. Помолчали, чувствуя неизвестно откуда взявшуюся неловкость. Корней принялся массировать пальцем шрам на щеке, а Алексей, чисто машинально, вытащил из-за пояса деревянные четки – подарок сарацинского купца.

– Кхе… Это что у тебя, Леха?

– Четки. Неужели не видал никогда?

– Видал, почему не видал? Только все как-то не выходило спросить: для чего эта игрушка?.

– Хорошая вещь, мне один сарацин подарил. Успокаивает, думать помогает… ты, наверно, замечал, что некоторые, когда задумаются, что-нибудь в руках теребят. Еще полезно, когда сердишься или огорчаешься сильно – так вот поперебираешь зернышки, и вроде бы легче становится. Вообще-то, они для молитв придуманы, но сарацины и другие южные люди давно пользу от четок поняли. Бывает, разговариваешь с таким, он сидит, слушает, а сам четки перебирает, и на лице ни одной мысли – спокойное, неподвижное, благостное такое. Безделица, а внутренний покой сохранять помогает.

– Понятно… – Корней протяжно вздохнул. – Эх, по чарочке бы сейчас… в самый раз для внутреннего покоя.

– Хорошо бы… – согласился Алексей и мотнул головой в сторону двери – …так, может?..

– Нет. Сейчас Федор и Осьма подойдут, разговор серьезный будет, голова нужна ясная.

– Так ты ж, дядь… батюшка, говоришь, что у тебя от этого только ум острее делается!

– Да, говорю! – Корней расплылся в хитрой улыбке. – Но только тем, кто меня от пития удерживать пытается! А если наоборот, то и я наоборот. Жена, покойница, бывало… М-да… Слушай, Леха, пока посторонних нет, хочу тебе кое-что сказать, – он немного поколебался, но все-таки продолжил: – Мы с тобой люди воинские, и кому из нас раньше помирать доведется, одному Богу известно. Лавруха-то мякина, с воеводством не совладает… Хочу, чтобы ты мне пообещал: если меня не станет до того, как Михайла в возраст войдет, присмотри, чтобы парня не заклевали, да чтоб он дури не натворил. Проще говоря, пригляди за воеводством, но только до того срока, как Михайла повзрослеет! Обещаешь?